Читать «Юсуф из Куюджака» онлайн - страница 2
Сабахаттин Али
Но не лужа крови, не два тела под одеялом заставили больше всего ужаснуться вошедших. В углу они увидели ребенка, он, стоя на коленях, смотрел пристальным взглядом на вошедших.
Каймакам, чуть сдвинув на затылок мокрую шапку, подошел к ребенку. Врач, приподняв одеяло, приступил к осмотру трупов.
- Кто ты, сынок? - спросил каймакам.
- Юсуф…
- Какой Юсуф?
- Юсуф, сын Этема-аги.
Каймакам в растерянности умолк. Это был сын убитых.
- Что ты здесь делаешь? Ребенок показал рукой на кровать.
- Их сторожу.
- Давно ты здесь?
- С вечера. Когда это случилось, я побежалая сказал старосте. Потом вернулся. Как я их, бедных, оставлю одних?
- И ты не боишься?
- Чего мне бояться отца с матерью?
- В то время ты тоже был здесь?
- Нет, в соседней комнате. Когда мать закричала, я проснулся, прибежал, но разбойники уже зарезали и мать и отца.
- А тебе ничего не сделали?
- Один бросился было на меня, но тут пришел другой и утащил его.
- Что у тебя с рукой?
Малыш протянул правую руку, покачал головой и сказал:
- Когда я вбежал в комнату, мама была еще жива. Я прыгнул на одного. Но тут мамочка перестала шевелиться. Я его отпустил. Потом смотрю - палец порезал. Было очень больно, но теперь стало легче.
Окровавленная тряпка упала с его протянутой руки.. С содроганием все увидели, что большой палец отрезан, удерживается лишь на кусочке кожи. Врач, снова прикрыв трупы одеялом, подошел к ребенку, отрезал болтавшийся палец и принялся обмывать и бинтовать руку. Мальчик был поразительно спокоен. Лишь иногда лицо его бледнело, и он крепко стискивал зубы. После приступов мучительной боли на его тонких посиневших губах появлялась улыбка, словно он стеснялся своей слабости и слез, навертывавшихся на его черные глаза.
Врач с изумлением смотрел на мальчика.
- Ничего, доктор-эфенди. Подумаешь, палец!
- Это, конечно, не страшно. Но ты потерял много крови.
Врач обернулся к каймакаму:
- Я удивляюсь, как он еще держится на ногах.
- До нас кто-нибудь приходил сюда? - спросил прокурор.
- Я приходил, но ничего не трогал, - вмешался староста. - Все было так, как сейчас.
Прокурор обернулся к мальчику:
- Это ты положил их на кровать?
- Они и были на кровати. Я только подложил им подушки под головы да натянул одеяло. Пусть спят, бедные. Что я мог еще сделать?
Весь вид мальчика, когда он произносил эти слова, говорил не о равнодушии и безразличии, а о воле, которой могли бы позавидовать многие взрослые. Выказать свое горе, когда ничего уже нельзя изменить, да еще перед столькими горожанами, он, видимо, считал оскорбительным для своего самолюбия.