Читать «Порука» онлайн - страница 2

Киото, 1984

Реликвии

Ночь. Южный город. Алгебра светил, неведомых скитальцу Одиссею, и человек в попытках вновь собрать реликвии того богоявленья, что было послано ему давным — давно за нумерованною дверью отеля над британскою рекой, бегущей век за веком, как другая, незримая река времен. Тела ни радостей, ни тягостей не помнят. А он все ждет и грезит, в полусне перебирая нищие детали: девичье имя, светлое пятно волос, фигуру без лица, потемки безвестного заката, мелкий дождик и воск цветов на мраморе стола, и стены бледно-розового тона.

Словно реки

Мы — Время. Мы — Живое Воплощенье Той Гераклитовой Старинной Фразы. Мы — Капли, А Не Твердые Алмазы. Мы — Влага Не Затона, А Теченья. Мы — Воды С Мимолетными Чертами Эфесца, К Ним Припавшего. Движенье Колышет И Меняет Отраженья На Глади, Переменчивой Как Пламя. Мы — Реки, Что Дорогою Заветной Бегут К Морям. Потемки Беспросветны. Минует Все. Ничто Не Повторится. Своей Монеты Память Не Чеканит. Но Что-То Потайное В Нас Не Канет И Что-То Плачущее Не Смирится.

Закат

Грядущие и прошлые закаты Сливаются, до странности едины. Они — стекло, чьи сирые глубины Не знают ни забвения, ни даты. Они лишь зеркало, где спит безмерный Закат, что небеса хранят веками. И в этом небе ждут тебя с клинками, Зарей, весами, рыбой и цистерной, — Прообразом всего. Так мирозданье Описывал Плотин в "Девятерице". Быть может, в нас, осколках, отразится Хотя бы искра Божьего блистанья. В окне все тот же вечер скоротечный — Развеявшийся, длящийся и вечный.

Абрамовиц

Нынче вечером, на холме Святого Петра, почти у самой вершины, бесстрашная и победная музыка эллинской речи поведала нам, что смерть куда невероятней жизни, а стало быть, душа живет и после распада тела. Говоря иначе, Мария Кодама, Изабель Моне и я сидели сейчас не втроем, как казалось с виду. Нас было четверо, и ты, Морис, тоже был вместе с нами. Бокалы красного вина поднялись в твою честь. Нас не томил ни твой голос, ни касанье руки, ни память о тебе. Ты же был здесь, не произнося ни слова и, думаю, улыбаясь нашему страху и удивленью перед таким очевидным фактом, что никто на свете не умирает. Ты был здесь, рядом, а вместе с тобою — сонмы тех, кто почил с отцами своими, как сказано в твоем Писании. Вместе с тобой были сонмы теней, пивших из ямы перед Улиссом, и сам Улисс, и все, кто ушел до или после него либо грезил об ушедших. Здесь были все — и мои предки, и Гераклит, и Йорик. Как же могут умереть женщина, мужчина или ребенок, если в каждом из них — столько весен и листьев, столько книг и птиц, столько рассветов и закатов?

Нынче вечером мне было даровано счастье плакать, как всем живущим, чувствуя, как по щекам скатываются слезы, и понимая, что на земле нет ничего, обреченного смерти и не оставляющего следа. Нынче вечером, не произнося ни слова, ты, Абрамович, открыл мне, что в смерть подобает вступать как в праздник.