Читать «Тайны донских курганов» онлайн - страница 13

Напомним, как ссылается на Каялу автор «Слова». В субботу, когда «поутру рано возвещали свет кровавые зори», вещий Боян говорит, что быть великому грому и дождю идти стрелами, ломаться копьям о кольчуги и саблям острым притупиться о половецкие шлемы «на реке Каяле — возле Дона». На том месте прежних схваток, где когда-то Святополк «велел отца забрать с Каялы и свезти его в престольный Киев», пали теперь стяги Игоря. «На прибрежье у Каялы быстрой» разлучились после поражения Игорь со Всеволодом. Оплакивая гибель товарищей, Боян поносит с обидой Игоря за то,

Что он все свои дружины в битве Погрузил на дно реки Каялы, И все дно реки той половецкой Игорь чистым золотом усыпал...

Бояре объясняют смутный сон Святослава — великого киевского князя — и снова упоминают роковую реку: «На Каял-реке тьма свет покрыла...». Наконец, в плаче Ярославны вполне определенно говорится о месте сражения:

Омочу я свой рукав бобровый Во Каял-реке той половецкой, Оботру кровавые я раны На могучем белом теле князя.

Каяла упоминается и в летописных источниках. В ту пору она находилась в самом центре путей от пограничных половецких застав, располагавшихся у Изюма, к ногайским землям. Характерно, что до сих пор некоторые хутора в этих местах носят наименования, сохранившиеся со времен половцев. Таков, например, хутор Поганый (Крутенский) близ Белой Калитвы, или хутор Кащеевка близ слободы Скосырской («кащей» в переводе означает пленник,— возможно, здесь торговали половцы пленниками). Имеют отношение к лексикону половцев и названия других хуторов — Бургуста, Чапура, Усть-Халань, Байгаринка, Кумшелек, названия рек — Кагальник и Кумшак.

Есть еще один довод в пользу варианта В. Афанасьева. По преданию Игорь, попав в половецкий плен, томился в Кобяковом городище. Расположено оно было, как установили археологи, на территории нынешней балки между городом Аксаем и восточной окраиной Ростова — поселком Александровкой. Именно здесь мог Игорь, готовясь к побегу из плена, «мыслью мерить поле до Донца от Дона», здесь помог ему Овлур сесть на лихого коня и горностаем бежать к родному Донцу.

И оказал Донцу бесстрашный Игорь:

«О, Донец! Величья ты достоин! На волнах ведь ты лелеял князя, Расстилал траву ковром зеленым На своих серебряных прибрежьях, Одевал его туманом теплым Под ветвистым деревом зеленым...

Воздавая хвалу Донцу, Игорь в то же время тяжко упрекает другую русскую реку — Стугну, «затворившую» (то есть предавшую) некогда князя Ростислава, тоже воевавшего с половцами. Если Стугна наречена рекой-изменницей, то Донец — рекой-патриотом, символом русской воинской славы.

Исследователи «Слова» спорят о том, кто был автором поэмы. Был ли то дружинник из Игорева войска или безымянный русич, очевидец битвы, а, может быть, он слушал рассказ о походе от отца либо брата, чудом пережившего сечу? Безошибочно можно сказать другое: автор «Слова» — это великий русский народ, выстоявший в пору самых тяжких испытаний, вынесший такое, что не под силу другим, и выходивший из каждого испытания еще более сильным и могучим.