Читать «Невидимая Россия» онлайн - страница 20

Умные глаза Григорьева после таких шуток с интересом следили за выражением лица Павла. Один раз Григорьев прямо спросил, идя с Павлом из университета в Ленинскую библиотеку: — А ты, Истомин, в Бога веришь?

Павел посмотрел в лицо парторга и ответил, не опуская глаз:

— Верю, а ты?

Григорьев, повидимому, не ожидал такой прямоты, помрачнел и вместо ответа задумался.

— Знаешь что, Истомин, — сказал он через некоторое время, — я тебя уважаю: ты не подлизываешься. Знаешь, — голос парторга чуть-чуть дрогнул, — велика ли моя должность — парторг факультета и только, а знаешь, надоело… все подлизываются, даже эти умники, Бирюков и Боброва — и те подлизываются, еще хуже, чем… — Григорьев замолчал и с досадой плюнул.

Павел и Григорьев прошли по ряду к центру зала. На ряд выше, чуть-чуть наискось, сидела хорошенькая девушка с умным лицом в изящной шапочке. Девушка что-то читала вместе с смазливым откормленным молодым человеком. Головы их близко склонились одна к другой.

— Дочка Вышинского, — подмигнул Григорьев, — со своим хахалем — будущий прокурор. Тоже шкуру с людей спускать будет, — наклонился он совсем к уху Павла.

Аудитория затихла. К кафедре быстрым шагом шел невысокий мужчина лет пятидесяти с простоватым круглым лицом, в поношенном синем костюме, плотно облегающем крепкую коренастую фигуру. Бросив небрежно портфель на кафедру, профессор повернулся к аудитории и начал лекцию, свободно, не заглядывая в конспекты, с приемами опытного оратора, а не лектора. Павел давно заметил пристрастие профессора к начальному периоду русской революции. Он много и с увлечением рассказывал о Германе Лопатине и революции 17-го года. Сталинский период увлекал профессора меньше, лекции становились вялыми и бесцветными, хотя привычка говорить интересно помогала освещать затверженную ортодоксальность нудного повествования неожиданными блестками остроумия. Павел всегда с интересом ожидал этих лирических отступлений. На этот раз профессор еще более обычного вышел из границ дозволенного:

— Вот, товарищи, — почти неожиданно обратился он к аудитории, — мы с вами говорили о том, что настоящая свобода существует только у нас, а как вы объясните такой факт? В 1922 году я путешествовал по Германии, объехал много городов, иногда ходил пешком один, без всяких провожатых. И вот, в немецких пивных, а пивные у них напоминают наши клубы, я постоянно видел, как собирались представители разных партий, в том числе социал-демократы, и все свободно высказывали свои мнения. Полиция никого не арестовывала, а у нас троцкисты и те разгромлены… Голос профессора стал напряженным и в абсолютной тишине смело звучал на всю аудиторию.

— Нельзя ли из этого сделать вывод, что в Германии свобода, а у нас нет?

Павел почувствовал, что всем стало страшно. Профессор вдруг замолк, аудитория замерла в зловещей тишине.