Читать «Ленин в жизни» онлайн - страница 450
Евгений Гусляров
Он одинаково равнодушен ко всем отдельным человеческим поступкам: самое низменное преступление и самый высочайший порыв человеческого духа для него лишь простые, не веские, не значащие факты. Ни прекрасного, ни отвратительного нет. Есть лишь полезное и необходимое. Личность — ничто. Столкновение классовых интересов и борьба из-за них — все.
Однажды, помню, отправились в горы. Путь прекрасен. Наконец, добрались. Ландшафт беспредельный, неописуема игра красок. Перед нами, как на ладони, все пояса, все климаты. Нестерпимо ярко сияет снег; несколько ниже — растения севера, а дальше — сочные альпийские луга и буйная растительность юга. Я настраиваюсь на высокий стиль и уже готова декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича: он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: «А здорово гадят меньшевики!..» Отправляясь на прогулку, мы условились не говорить о меньшевиках, чтобы «не портить пейзажа». И Владимир Ильич шел, был весел и жизнерадостен, очевидно, выбросил из головы всех меньшевиков и бундовцев, но вот он на минутку присел, и мысль заработала в обычном порядке.
Тем менее способен был Ленин признавать рядом с его собственной организацией какую бы то ни было другую. В пределах социал-демократии или за ее пределами, в рядах всего общественного движения, направленного против режима самодержавия, Ленин знал лишь две категории людей и явлений: свои и чужие. Свои, так или иначе входящие в сферу влияния его организации, и чужие, в эту сферу не входящие, и, стало быть, уже в силу этого одного трактуемые им как враги. Между этими полярными противоположностями, между товарищем-другом и инакомыслящим врагом, для Ленина не существовало всей промежуточной гаммы общественных и индивидуально человеческих взаимоотношений, и поэтому политический тезис о возможных совместных действиях с другими партиями и группами в борьбе против общего врага, хотя им поневоле и не отрицался тогда теоретически, но практически оставался пустой фиктивной формулой, которую он не был бы в силах даже и при желании наполнить реальным содержанием...
Итальянская мафия называется «коза ноcтра» — «наше дело».
А нашим делом тогда было построение коммунизма. Лозунги, вроде бы, были благородные. Но мафиозные структуры, проникновение во все аспекты жизни, полный контроль над всем и жестокая расправа со всеми, кто «отклонялся от нормы», — это ведь типично мафиозное поведение...
Эта организация нам представлялась — и в этом заключался наш грех — нормальной организацией социал-демократической партии, лишь приноровленной к условиям подпольного существования в царской России. На самом же деле это уже был эмбрион того коммунистического аппарата, при помощи которого только что освобожденная от царизма Россия была связана по рукам и по ногам новой, не лучшей, а может быть и худшей, чем царская, независимой от народных масс, безответственной бюрократической иерархией.
