Читать «Вместе во имя жизни (сборник рассказов)» онлайн - страница 193

Норберт Фрид

Через десять лет, когда папаша Рокос был уже похоронен, Енда честно тянул на волочильном стане проволоку, извивавшуюся небезопасными огненными змеями у его крепких, ловко подпрыгивающих ног, обутых в деревянные башмаки. Как раз в это время он и стал владельцем еще одной фотографии, на которой стояло имя фотографа Ломичека; смотрела же с нее шестнадцатилетняя Павла Яноушева. Считая ее слишком непоседливой, Ломичек зажал ей голову каким-то приспособлением, чтобы она не двигалась, и Павлинка на фотографии вышла непохожей. Она мрачно смотрела из-под насупленных бровей, черных, словно нарисованных углем, и тоскливо поджимала полные губы. Павла собиралась приложить фотографию к просьбе о месте прислуги в семье пражского адвоката. Наниматель в своем объявлении категорически требовал снимка. Но в конце концов Павла так и не послала свое предложение, потому что ее взяли к весам на мельнице «Фишл, Бак и Брант». По воскресеньям Павлинка была свободна и ходила за травой для козы на полянку у шахты «Бресон». Там и увидел ее Енда Рокос, а когда они встретились в пятый раз, он выманил у нее фотографию.

И поскольку уже раньше было решено, что они обвенчаются на масленой (Енду не взяли в солдаты), то будущий жених обещал невесте настоящий красный платок: «из красного шелка, чтобы ты знала, что у тебя есть милый».

Рокос, как и многие шахтеры, отличался тем, что щеки у него были в глубоких морщинах, на висках виднелись черные прожилки, а волосы были настолько темны, что казались выпачканными углем даже по воскресеньям, когда он одевался франтом. Он работал тянульщиком, а не углекопом, но был так же черен, как шахтеры, и только глаза, чистые и прозрачные, напоминали горный хрусталь. Павла отчитывала его, влюбленно глядя в эти чарующие глаза:

— Ты бы ругался пореже. На слово скупой, а проклятий у тебя хоть отбавляй!..

Павлинка знала, что ее милый — красный, социалист, и гордилась этим: ведь семья у нее была такая же, а сама она проводила все свободные минуты на рабочей выставке в Кладно, где своей ловкостью и красноречием очень помогала партийцам.

Это происходило в славные, горячие денечки 1911 года, состоявшие из одних восторгов, пения и танцев. Вот тогда Енда и принес ей обещанный подарок. Это и в самом деле был красный платок. Однако, вздумав расправить его, Павлинка с трудом нашла конец материи: из куска шелка, в котором было самое меньшее метра три, наверняка вышло бы целых три платка. Это была одна из милых шуточек Рокоса: то он завернет подарок в двадцать листов бумаги, то откроет рот, и оттуда вместо приветствия вдруг выскочит лягушонок. Сейчас он посмотрел на изумленную Павлинку, которая разматывала полосу материи, тщетно отыскивая конец, и спросил:

— Цвет-то какой, Павлинка, так и пылает, правда?

Павла кинулась Енде на шею, расцеловала, но платка себе так и не сделала. Ей было жаль резать этакую красоту, а платье получилось бы слишком крикливым. Она спрятала шелк вместе с приданым, то есть с тремя рубашками, двумя нижними юбками и несколькими парами длинных черных бумажных чулок. Иногда она развертывала материю, чтобы полюбоваться ею.