Читать «Вместе во имя жизни (сборник рассказов)» онлайн - страница 145

С грехом пополам мы посадили металлиста. Он не сопротивлялся, позволил себя связать, как малый ребенок. Даже безразличие вроде бы исчезло с его лица. Мне казалось, что он улыбается.

— Осторожно! Металлист! — кричим мы вверх. Грнач уже там, он знает, как поступать. С металлистом надо поосторожней, раз уж он такой.

— Пошел!

Трос стал медленно двигаться.

— Глигауф! — кричим мы по старинке вслед металлисту.

А потом подняли молодых. Наконец устроился в седле я. Это было гораздо труднее: некому было придерживать меня, пока я найду равновесие. Пришлось концом топорища отталкиваться от стен и тем самым утихомиривать раскачивание. Как я мечтал выбраться отсюда на свет божий, а теперь явно ощущаю, что на душе тоскливо. Мне бы хотелось пожать чью-то руку и перекинуться на прощание словечком! Все уже наверху, и некому крикнуть старое шахтерское: «Глигауф!» Выемка уже погрузилась во мрак, и только отчетливо слышен звук падающих капель. Как бы то ни было, но шахта все же нас спасла, конец нашему заключению, я поднимаюсь к свету. Пора, наверху ждут сигнала.

— Глигауф, — шепчу я и не понимаю, почему говорю шепотом.

И мне кажется, что кто-то отвечает:

— Глигауф!

Подо мной, где-то на глубине четырехсот метров, бурлит вода. Шахту затопляет. Сердце мое сжимается. Больше тридцати лет прожил я в ней, и ничего она мне худого не сделала, а теперь ее разрушает вода, которая столетие не могла совладать с ней. Во мне боролись противоречивые чувства — гнев и жалость.

Я затрясся от бессилия и заорал в высоту:

— Пошел!

Ударил несколько раз по тросу и медленно пополз вверх.

Мне было не по себе, а между тем в душе пробуждалась дикая радость. В эти минуты я готов был даже немцам простить все, что они с нами сделали. Странно, очень странно устроено сердце человеческое: в одно и то же время может и проклинать, и прощать. Даже то, что мой сын гниет в немецком лагере, что он пухнет от гнилой свеклы, не вызывало сейчас острой боли. Это потому, что все кончилось так счастливо. Я возвращаюсь из мрака к свету, к свету, который был для меня наполовину утеряв. Наверху меня ждет новая жизнь. Разольется она, словно половодье, расцветет, как расцветают луга в июне, все будет лучше, краше.

За этими думами я не обращал внимания на разбитую крепь, даже на то, что свет надо мной преодолел мрак, что он царствует над миром, что вокруг уже даже не шахта, а разбросанная, разбитая, расковыренная дыра, опасный обвал, дикое уродство, из которого, как гигантские иглы, торчали бревна, железные стропила, рельсы. Но я приближался к свету.

— Glьck auf!

Я даже не понял сразу, что поразило мой слух. Света было так много, что меня ослепило. Но это же ослепление привело к тому, что я стал видеть.

Первое, что я увидел, был ствол винтовки возле моего виска.

Я зажмурился, подумав, что зрение обманывает меня. Но, когда открыл глаза, увидел еще и другие винтовки в руках эсэсовцев.

В первую минуту мне захотелось броситься обратно в шахту, но меня схватили страшные белые паучьи лапы, ледяные, как те черепа, которые украшали фуражки палачей…