Читать «Третий ключ» онлайн - страница 162

Василий Степанович размышлял над этим очень долго, и чем больше размышлял, тем горше становилось на душе. Если ей, по сути своей, несчастной сумасшедшей, за грехи ее нет покоя даже после смерти, то каково же будет ему, обагрившему руки совершенно осознанно? И даже когда в тумане загадок и неясностей вдруг забрезжили ответы, Василию Степановичу не стало легче, сердце давало о себе знать все чаще и чаще, и призрак Наденьки снова каждую ночь поджидал его на пороге.

Одно Василий Степанович твердо для себя решил: когда клад отыщется, он не станет губить этих славных ребят, пусть все забирают себе, ему уже ничего не нужно, только бы одним глазком взглянуть, из-за чего он из хорошего человека превратился в зверя.

А нет, оказывается, никакого клада! И души невинные загублены зазря, ради излияний такого же несчастного, как он сам, старика...

Сердце вдруг будто взорвалось от боли, и перед глазами поплыл кровавый туман. Пришел, видать, и его черед предстать перед судом Всевышнего. Он готов, только сначала нужно все рассказать, чтобы эти ребята знали. Не простят, такое нельзя простить. Пусть хоть пожалеют дурака старого...

Он рассказывал, торопливо, путаясь в прошлом и настоящем, превозмогая с каждой секундой усиливающуюся боль. Он даже успел попросить прощения. А потом на его протянутую, точно за милостыней, ладонь опустился мотылек, и в черной пучине раскаяния вдруг забрезжил тоненький лучик надежды на прощение...

Дневник графа Полонского

30 августа 1916 года

Нынче ночью ко мне приходила Ульяна. Думал, сгинула старая карга, надеялся, что никогда ее более не увижу, а как увидел, так обрадовался, точно родной. Видать, с ума схожу...

– Ну, здравствуй, барин. – Голос у Ульяны сиплый, точно воронье карканье. Да и сама она похожа на старую ворону – скособоченная, в рваном черном тряпье. Угнездилась в моем любимом кресле, лапы скрюченные на стол положила, косится блестящим глазом. – Тяжело тебе, барин, без Оленьки-то?

– Зачем пришла? – Силюсь подняться с кровати, да не могу, тело будто чугуном налилось.

– Что, барин, страшно небось недвижимым остаться? – Ульяна трясется от смеха.

Мне не страшно. После того что я сотворил, ничего не боюсь. Что мне прижизненные муки, когда там, за последней чертой, меня ждет кара, несравнимо более тяжкая!

– Вижу, что не страшно. – Ульяна уже не в кресле, а на моей кровати. Вглядывается в лицо, качает головой. – Что ж ты за ирод-то такой? Я ж все правильно делала, уже почти помогла Ольге, а ты встрял...

– Помогла! – Боль привычно пронзает сердце, а в глазах делается темно. – Это из-за зелий твоих она сумасшедшей сделалась! – говорить тяжко, но говорю, с мясом вырываю из горла обвинительные слова. – Она же Настеньку с Лизой...

– Не она. – Ведьма проводит по моей щеке желтым, на птичий коготь похожим ногтем. Боли не ощущаю, но зверь, что поселился во мне, сыто урчит от запаха крови. – Я тебе, барин, сейчас сказочку расскажу, а ты послушай.