Читать «Северная Корея: вчера и сегодня» онлайн - страница 62

Это определялось прежде всего уникальностью политической ситуации, сложившейся в Северной Корее в первые годы после освобождения страны. В Восточной Европе советские военные власти могли опереться на местных коммунистов-подпольщиков, влияние которых в некоторых странах было весьма значительным. В таких странах Москва использовала советских граждан соответствующей национальности только для обеспечения более надежного контроля над ситуацией или для передачи советского опыта. В Северной Корее коммунистическое движение до 1945 г. было крайне слабым, а немногочисленные местные коммунисты были практически неизвестны населению. Поэтому советскому руководству пришлось «импортировать» заметную долю опытных и идеологически надежных кадров из-за рубежа, в первую очередь — из СССР.

В зависимости от времени и обстоятельств их прибытия в Корею, советских корейцев с некоторой долей условности можно разделить на четыре «волны». Первая «волна» состояла из тех, кто был нелегально направлен в Корею еще до Освобождением страны. Вторая «волна» включала тех, кто приехал в Корею после Освобождения, в 1945–1946 гг. в качестве солдат и офицеров Советской Армии. Третья «волна» состояла из тех, кого советские власти отправили в Корею в качестве учителей и консультантов в 1946–1948 гг. (в отличие от своих предшественников, они были гражданскими лицами, отобранными и направленными в КНДР по партийной линии). Вторая и третья «волны» были самыми многочисленными и политически влиятельными. Последняя, четвертая «волна» имела наименьшее политическое значение — она состояла из советских граждан корейского происхождения, которые приехали в Северную Корею по различным (часто — личным) причинам во время и после Корейской войны.

Первая группа — советские корейцы, нелегально прибывшие в страну до Освобождения, была самой малочисленной. С середины 1920-х советская разведка и органы Коминтерна начали направлять советских корейцев для подпольных операций в Корее. Кадровых проблем не было: огромное большинство российских корейцев поддержало Октябрьскую революцию. Среди корейцев Дальнего Востока в 1920-е гг. было много активистов Коммунистической партии и Комсомола, которые мечтали о романтике подпольной деятельности на земле своих предков, о борьбе за ее освобождение от японских колонизаторов и местных «помещиков и капиталистов».

В начале 1920-х гг., когда советско-корейская и советско-китайская границы еще сохраняли определенную прозрачность, некоторые молодые корейцы отправлялись для «революционной работы» в Корее по собственной инициативе. Так, группа так называемых «анархо-синдикалистов», включавшая Лаврентия Кана (Кан Чин), Бориса Кима (Ким Чин), Михаила Хана (Хан Пин), покинула СССР в середине 1920-х гг. По мнению Хана Пина, которого можно рассматривать как идеолога этой группы, советская власть делала слишком мало для мировой революции и, особенно, для революции в Корее. Приблизительно в 1926–1927 гг. эти молодые люди отправились в Манчжурию и Корею для подпольной работы. Некоторые из них погибли в японских тюрьмах, в то время как другие, среди которых были Хан Пин и Кан Чин, участвовали в коммунистическом движении на Юге. После Освобождения они оказались в КНДР, где позже стали жертвами репрессий.