Читать «Игра в аду» онлайн

Алексей Крученых

Велимир Хлебников

Игра в аду

Второе издание поэмы (с иллюстрациями К. Малевича и О. Розановой) отличается от первого (иллюстрированного Н. Гончаровой) большим объемом, иным расположением строф и отсутствием пунктуации. Позже Крученых включил составленный Хлебниковым план поэмы и ее «новые сцены» в выпущенный им стеклографированный сборник «Неизданный Хлебников. Вып. XVIII» (М., 1930). Он вспоминал об истории создания поэмы: «В одну из следующих встреч, кажется, в неряшливой и студенчески-голой комнате Хлебникова, я вытащил из коленкоровой тетрадки (зампортфеля) два листка — наброски, строк 40–50, своей первой поэмы «Игра в аду». Скромно показал ему. Вдруг, к моему удивлению, Велимир уселся и принялся приписывать к моим строчкам сверху, снизу и вокруг — собственные. Это было характерной чертой Хлебникова: он творчески вспыхивал от малейшей искры. Показал мне испещренные его бисерным почерком странички. Вместе прочли, поспорили, еще поправили. Так неожиданно и непроизвольно мы стали соавторами. <…> Эта ироническая, сделанная под лубок, издевка над архаическим чертом быстро разошлась» (Крученых. С. 49–50). В. Шершеневич, считавший нежелательным совместное поэтическое творчество, писал по поводу поэмы: «Едва ли это прием допустимый в поэзии. Ведь мы прежде всего требуем от поэта оригинального лица, а уж какая тут оригинальность, если двое могут совместно написать поэму и так, что нельзя узнать: где начинается один и где кончается другой» (ФбМ. С. 81–82). О своем впечатлении от прочтения поэмы много лет спустя вспоминал Р. Якобсон: «Она меня поразила — поразила тем, что я себе тогда совершенно не так представлял новаторский стих. Меня это тут же захватило. Я тогда не знал ничего о Хлебникове, не слыхал, что за Крученых. Но в нашем небольшом кругу начались в то время разговоры о появлении русского футуризма» (Якобсон. С. 14).

Игра в аду

Поэма

Свою любовницу лаская В объятьях лживых и крутых, В тревоге страсти изнывая, Что выжигает краски их, Не отвлекаясь и враждуя, Давая ходам новый миг, И всеми чарами колдуя, И подавляя стоном крик — То жалом длинным, как орехом По доскам затрещав, Иль бросив вдруг среди потехи На станы медный сплав, — Разятся черные средь плена И злата круглых зал, И здесь вокруг трещат полена, Чей души пламень сжал. Людские воли и права Топили высокие печи — Такие нравы и дрова В стране усопших встречи! Из слез, что когда-либо лились, Утесы стоят и столбы, И своды надменные взвились — Законы подземной гурьбы. Покой и мрачен и громоздок, Деревья — сероводород. Здесь алчны лица, спертый воздух — Тех властелинов весел сброд. Здесь жадность, обнажив копыта, Застыла как скала. Другие с брюхом следопыта Приникли у стола. Сражаться вечно в гневе, в яри, Жизнь вздернуть за власа, Иль вырвать стон лукавой хари Под визг верховный колеса. Ты не один — с тобою случай, Призвавший жить  — возьми отказ! Иль черным ждать благополучья, Сгорать для кротких глаз? Они иной удел избрали — Удел восстаний и громов; Удел расколотой скрижали, Полета в область странных снов. Они отщепенцы, но строги, Их не обманет верный стан, И мир любви, и мир убогий Легко вместился в их карман. Один широк был, как котел, По нем текло ручьями сало. Другой же хил, и вера сёл В чертей не раз его спасала. В очках сидели здесь косые, Хвостом под мышкой щекоча. Хромые, лысые, рябые, Кто без бровей, кто без плеча. Рогатое, двуногое Вращает зрачки, И рыло с тревогою Щиплет пучки. Здесь стук и грохот кулака По доскам шаткого стола И быстрый говор: «Какова? Его семерка туз взяла!» Перебивают как умело, Как загоняют далеко, Играет здесь лишь только смелый, Глядеть и жутко и легко. Вот один совсем зарвался — Отчаянье пусть снимет гнет! — Удар: смотри, он отыгрался, Противник охает, клянет. О, как соседа мерзка харя, Чему он рад, чему? Или он думает, ударя, Что мир покорствует ему? И рыбы катятся и змеи, Скользя по белым шеям их, Под взглядом песни чародея Вдруг шепчут заклинанья стих. «Моя!» — черней, воскликнул, сажи, Четой углей блестят зрачки — В чертог восторга и продажи Ведут съедобные очки. Сластолюбивый грешниц сейм, Виясь, как ночью мотыльки, Чертит ряд жарких клейм По скату бесовской руки. Ведьмина пестрая, как жаба, Сидит на жареных ногах, У рта приятная ухаба Смешала с злостью детский «Ах!» И проигравшийся тут жадно Сосет разбитый палец свой, Творец систем, где всё так ладно, Он клянчит золотой!.. А вот усмешки, визги, давка. Что? что? зачем сей крик? Жена стоит, как банка ставка, Ее держал хвостач старик. Пыхтит, рукой и носом тянет, Сердит, но только лезут слюни. Того, кто только сладко взглянет, Сердито тотчас рогом клюнет. Она, красавица исподней, Склонясь, дыхание сдержала. И дышит грудь ее свободней Вблизи веселого кружала. И взвился вверх веселый туз, И пала с шелестом пятерка, И крутит свой мышиный ус Игрок суровый, смотрит зорко. И в муках корчившийся шулер Спросил у черта: «Плохо, брат?» Затрепетал… «Меня бы не надули!» Толкнул соседа: «Виноват!» Старик уверен был в себе, Тая в лице усмешку лисью, И не поверил он судьбе, Глядит коварно, зло и рысью. С алчбой во взоре, просьбой денег, Сквозь гомон, гам и свист, Свой опустя стыдливо веник Стояла ведьма, липнул лист. Она на платье наступила, Прибавив щедрые прорехи, На все взирала горделиво, Волос торчали стрехи. А между тем варились в меди, Дрожали, выли и ныряли Ее несчастные соседи — Здесь судьи строго люд карали. И влагой той, в которой мыла Она морщинистую плоть, Они, бежа от меди пыла. Искали муку побороть. И черти ставят единицы Уставшим мучиться рабам, И птиц веселые станицы Глаза клюют, припав к губам. И мрачный бес с венцом кудрей Колышет вожжей, гонит коней. Колеса крутят сноп мечей По грешной плоти — род погони. Новину обмороков пахал Сохою вонзенною пахарь. Рукою тяжелой столбняк замахал — Искусен в мучениях знахарь… Здесь дружбы нет: связует драка, Законом песни служат визги И к потолку  — гнездовьям мрака — Взлетают огненные брызги. Со скрежетом водят пилу И пилят тела вчетвером. Но бес, лежащий на полу, Всё ж кудри чешет гребешком. Смотрелася в зеркале С усмешкою прыткою, Ее же коверкали Медленной пыткою. У головешки из искор цветок — То сонный усопший по озеру плыл. Зеленой меди кипяток От слез погаснул, не остыл. Тут председатель вдохновенно Прием обмана изъяснял. Все знали ложь, но потаенно Урвать победу всяк мечтал. С давнишней раной меч целует, Приемля жадности удар. О боли каждый уж тоскует И случай ищется, как дар. Здесь клятвы знают лишь на злате, Прибитый долго здесь пищал. Одежды странны: на заплате Надежды луч не трепетал. Под пенье любится легко, Приходят нравы дикарей. И нож вонзился глубоко И режет всех без козырей