Читать «Апокрифы древних христиан» онлайн - страница 39

Язык и стилистические особенности апокрифических евангелий похожи на язык и стиль евангелий Нового завета, в частности начало фраз с союза «и» (кш) и употребление в начале фраз частицы «же» (бе) — типа «Он же сказал». Повторение это создавало своеобразную ритмичность, выделяя новые предложения, что особенно было заметно при чтении вслух.

Наиболее близким к новозаветным евангелиям было Евангелие евреев, которое еще во времена Евсевия и Иеронима почиталось «некоторыми» подлинным. Между этим евангелием и Евангелием от Матфея встречаются дословные совпадения, например в разговоре Иисуса с богачом, в описании крещения. В иудео-христианских писаниях были те же самые эпизоды, что и в каноне (например, эпизод с грешницей, подробности которого, к сожалению, неизвестны). Следует отметить, что одни и те же речения в разных евангелиях трактовались различно, как об этом можно судить по словам Епифания о восприятии эбионитами слов Иисуса о матери и братьях. Это позволяет думать, что создатели и канонических и апокрифических евангелий пользовались изустно передаваемыми (или уже записанными) речениями Иисуса, составлявшими отдельный «блок» в христианской традиции.

Как и в Новом завете, в иудео-христианских апокрифах большую роль, по-видимому, играли притчи — форма, восходящая к иудейской назидательной литературе. Как правило, притча сочетала в себе аллегорию и поучение. В большинстве христианских притч за реальной жизненной ситуацией скрывался религиозно — духовный смысл, проникновение в который было сакральным актом, приобщением к истинной духовной реальности, в то время как обыденная реальность становилась иллюзорной. В притчах рабы людей символизировали рабов божиих, сокровища мирские — сокровища веры. Сюжеты притч в разных евангелиях совпадали, но детали варьировались, придавая притче разную смысловую направленность, как было в случае с притчей о талантах. То же самое можно увидеть и при сопоставлении притчи о человеке, позвавшем гостей на пир, из Евангелия от Луки (14.16–24) с аналогичной притчей из хенобоскионского Евангелия Фомы, которая содержит больше конкретных живых деталей и кончается грозным предостережением: «Покупатели и торговцы не войдут в дом моего Отца!», отсутствующим в каноническом тексте. Притчи, как и речения, передавались из уст в уста и включались в разный религиозно — этический контекст в зависимости от вероучительной позиции проповедника, затем — создателя письменного текста евангелий.

Точно определить время и место создания разбираемых апокрифов достаточно сложно. Сложность эта связана и с незначительным числом дошедших отрывков, и с тем, что цитируют их писатели, жившие значительно позже того периода, когда были созданы эти евангелия; они пользовались рукописями, уже, возможно, переработанными, или пересказывали содержание апокрифов по памяти, или брали цитаты из вторых рук. Климент Александрийский, например, цитирует логий, который вошел в гностическое Евангелие Фомы; в одном месте Климент указывает, что этот логий содержится в Евангелии евреев; в другом, где он дает развернутый его вариант, он вообще не указывает источника. Ошибся ли Климент, или в Евангелие Фомы было включено то же самое речение, какое содержалось в Евангелии евреев, с уверенностью сказать трудно (как и то, было ли заимствовано речение в Евангелии от Фомы из Евангелия евреев или взято из независимого источника).