Читать «Нарбоннский вепрь» онлайн - страница 83
Борис Аркадьевич Толчинский
Похоже, огонь ярости, воспылавший меж глазных щелей сенатора, не на шутку испугал Софию. Она поняла, что сделала неверный ход, — и перешла в наступление:
— Вы тоже, дядя, хороши! Почему вы не остановили меня?
— Да потому, дражайшая София, — проскрежетал Корнелий, — что я безумно вас хочу, хочу с самого вашего детства, и будь я проклят, если вы этого не знаете, опять же, с самого вашего детства!
"Марсий, милый, ради Творца, молю, держи себя в руках! — пронеслось в мозгу Софии. — Какая же я дура, что позволила тебе смотреть нас и слушать!".
— Ступайте, дядя, прочь! — вскричала она. — Страшные вещи вы говорите! Это великий грех, думать об инцесте! Я же ваша племянница, дочь вашей родной сестры!
"К Эребу! А мне плевать, кого ты дочь! Я даже собственную дочь…", — едва не выкрикнул сенатор Марцеллин.
Однако он сдержался; проиграв в одном, он не имел права проигрывать повсюду. Скорее по инерции, чем в порыве гнева, он воскликнул:
— Может, то и грех! Но я столь сильно люблю вас, София, что готов упасть к вашим ногам, готов пресмыкаться пред вами, как презренный раб, готов, наконец, письменно оформить отказ от всех возможных притязаний на Квиринальский дворец — лишь бы на одно мгновение познать ласку вашего божественного тела!
Нет, никакие усилия тренированной воли не смогли сдержать искреннего изумления, отразившегося на лице Софии Юстины. Она и не подозревала, что дядя готов зайти столь далеко в своем безумном желании обладать ею.
В то же мгновение раздался крик и грохот, заставивший его замереть с выражением холодного ужаса на лице, а ее — всего лишь закрыть глаза от страха, потому что ужас она уже испытала. "Это конец, — решила она, — сейчас Марс ворвется и убьет его".
Однако ничего подобного не случилось: после крика и грохота явилась тишина, какая бывает на кладбище в ночь новолуния.
Когда она открыла глаза, Корнелия Марцеллина не оказалось в зале. София Юстина застонала от горечи и обиды. Партия, развивавшаяся так красиво на всем своем протяжении, неожиданно завершилась, вопреки всем правилам древней игры, позорным поражением обоих игроков.
Но нет! Партия продолжалась — сенатор Марцеллин, выйдя откуда-то из-за ее спины, в упор на нее глядя, спросил:
— Кто это был, София?
— Какой-нибудь мой раб, — пролепетала она, чтобы что-то ответить.
Он криво усмехнулся:
— Ваш раб! Воистину, ваш раб, более счастливый, чем я, сенатор!
— Молю вас, замолчите! — простонала она.
— А не замолчу?
"Так вас заставят замолчать", — ответил ему ее взгляд.
Корнелий Марцеллин помолчал минуту, размышляя над ситуацией, а затем сказал:
— Сдается мне, нам с вами ничего не угрожает, милая племянница: ваш раб не осмелится на нас напасть.
— О, вы его не знаете, дядя, — он осмелится напасть даже на дьявола, если почует, что дьявол угрожает мне.
— Но я-то вам не угрожал.
— Молю вас, замолчите.
— Я знаю ваших рабов, милая Софи. Среди них нет столь смелых, чтобы решили выступить против дьявола.