Читать «Сквозь ад за Гитлера» онлайн - страница 41

Генрих Метельман

Большую часть дня мы были не дома, почти все время посвящая подготовке к предстоящему наступлению. В темное время суток один из нас нес охрану. Каждый вечер я спускался к реке проверить «сигнализацию» — закрепить на ночь веревки с привязанными к ним консервными банками, затем возвращался посидеть на веранде, где тоже не расставался с оружием, каской, причем посидеть не просто удовольствия ради, а пристально вслушиваясь в темноту. Когда подходило время укладываться спать, Анна обычно просила, чтобы мы загасили свечи, чтобы они с матерью могли раздеться и лечь в постель. Мое место на полу было в ногах кровати Анны, Михаил тоже устраивался на полу у печки, оставляя узкий проход.

Подготовка к атаке Керчи шла полным ходом. Груженые транспортеры и грузовики день и ночь шли через деревню, в которой мы застряли на несколько недель.

Нам с Анной приходилось встречаться по несколько раз на дню, и я всегда остро ощущал ее присутствие в доме. Девушка излучала достоинство, гордость, и походка ее отличалась женственностью, даже если она вела коз на пастбище или взрыхляла землю мотыгой, в ее движениях присутствовала особая неповторимая грация. При встречах мы ограничивались краткими, ничего не значащими беседами — о погоде, о домашнем скоте или об аграрных работах. Иногда я замечал, как она пристально вслушивается в наши беседы с ее братом Михаилом. Иногда по вечерам я рассказывал ему о жизни в Германии, о том, насколько она лучше здешней. Я остро ощущал, что Анну возмущали и злили мои слова. Может быть, я и вел эти беседы именно для того, чтобы хоть как-то привлечь ее внимание, но она никогда не вмешивалась. В темное время суток мы собирались все вместе, за исключением разве что постовых. Один наш солдат играл на губной гармошке, и я не раз замечал, что Анне нравятся мелодичные немецкие песни. Иногда я даже заставал ее, когда она невольно напевала то, что услышала минувшим вечером, и, поняв, что я заметил, всегда умолкала, предпочитая скрывать чувства под маской непроницаемости. Мы, простые вояки, часто играли в карты, а это всегда довольно шумная затея. Я играл с Михаилом в шахматы, и хотя Анна утверждала, что, дескать, тоже играет в шахматы, никогда не садилась за доску со мной. Поскольку свечей и керосина у них было мало, Анна иногда просила разрешения присесть поближе к свету, что-нибудь подштопать или пришить. Причем всегда усаживалась поближе ко мне, а не к брату. И всеобщее веселье, и шум за столом вроде бы не имели к нам отношения, когда наши взгляды встречались. Я чувствовал, что между мною и этой девушкой протянулась незримая нить отношений, незаметная для остальных.

Дело в том, что по части общения с противоположным полом опыта у меня не было никакого. Естественно, разговоры «об этом» в нашей солдатской среде не прекращались, я тоже пытался вносить свою лепту, но если доходило до дела, я краснел, как рак, в обществе любой малознакомой девчонки, а своей у меня не было. Когда началась война, мне было семнадцать, и с первого дня войны в рейхе было строго-настрого запрещены все танцевальные вечера. Мол, считалось, что не к лицу немцам отплясывать, в то время как их фатерланд ведет борьбу не на жизнь, а на смерть с мировым врагом. Задним числом я понимаю, что тогда я жаждал любви, совершенно неосознанно, не умея толком облечь желаемое в слова, вероятно, и Анна желала быть любимой, и мы оба на бессловесном уровне понимали друг друга. Ненароком встречаясь глазами, мы торопливо отводили их.