Читать «Год колючей проволоки» онлайн - страница 16
Александр Маркьянов
Иван Бенюх родился в бывшем нормальном — а теперь захудалом, развалившемся колхозе. Кто-то оттуда уехал, а кто не уехал — вели натуральное хозяйство и пили горькую. Отец Ивана умер, когда ему было восемь лет — отравился некачественным самогоном, куда добрая душа для крепости добавила толченый димедрол. Мать, издерганная запоями отца, нищетой и горбатым, тяжелым крестьянским бытом постоянно била и его, и двоих его сестер. В школу они ходили, но преподавали им плохо, потому что по-русски преподавать запрещалось, а на украинском преподавать никто не умел, да и дети плохо понимали. Старшая сестра, окончив восемь классов, подалась в Москву, на заработки — понятно, кем. Младшая жила с ними, и выбор у нее был небольшой — либо остаться здесь и выйти замуж за еще одного запойного алкоголика, либо тоже в Москву, на заработки…
Освобождение Иван помнил плохо. Киев, с его политическими дрязгами, с миллионерами с депутатскими мандатами, со всем безумием финансовых афер и с Савиком Шустером, программу которого один умный человек назвал "убийством страны в прямом эфире" — был страшно далек от маленькой западноукраинской деревушки. Все общение столицы с народом ограничивалось выборами, когда на них обращали внимание, да местным "головой", который усиленно набивал свой карман взятками. Жили здесь в основном натуральным хозяйством, да переводами заробитчан — даже цена на водку мало интересовала местных жителей.
Пили самогон…
Какой-то проблеск надежды был после выборов пятого года, после Майдана — тогда к власти пришли вроде как свои, львовские да тернопольские. Только придя к власти — они разом забыли то, о чем обещали на Майдане тогда, и начали набивать карманы, делая это еще наглее чем прежняя власть. Политиканствуя, они стали уже героями анекдотов, а публично выливаемая друг на друга грязь вкупе с обвинениями в предательстве Майдана не породило к ним ничего кроме презрения. А это — самое страшное, потому что страна, в которой народ презирает власть — существовать не может. Дееспособная власть может вызывать самые разные чувства — ненависть, страх, любовь, энтузиазм — но только не презрение.
Когда в Киеве началось — народ оживился. Жили все уже в предел плохо, банкротились банки, останавливались производства хотя это опять таки не касалось жителей мелкой тернопольской деревушки, ибо сбережений не было ни у кого, и на производстве почти никто не работал. А оживились все потому, что думали, что опять потребуется их вмешательство и опять будут ездить по району автобусы, и все уже настроились просить не по пятьдесят долларов, а по сто. Жизнь дорожала и даже доллар терял в своей стоимости, что уж было говорить про бедную гривну…