Читать «Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты» онлайн - страница 91
Мария Метлицкая
Я родился в 25-м, Соне было на десять лет больше. В 39-м уже посадили отца, мать совсем сдала, и врачи посоветовали ей и мне море. Отправились в Ялту. Там мать сняла две комнаты у хозяйки. Ночами не спала, а читала при свечке или керосинке. Нас с Сонькой поселили в большой комнате, говоря всем, что мы брат и сестра. Выглядела мать старо, плохо, была истощена духовно и физически и вполне сходила за Сонькину мать. Ходила она в санаторий, там брала какие-то процедуры для больных ног, и удалось ей прикрепиться к столовой – брать еду в судках, по-моему, это называлось курсовкой. Это была большая удача. – Хвостов замолчал и посмотрел в окно. – В эти самые душные ночи она и начала меня мучить. Взрослая, зрелая девица, меня – четырнадцатилетнего мальчишку. В первый раз позвала к себе в постель, я дрожал как осиновый лист, с холодными ногами и выпрыгивающим из груди сердцем. Обливался холодным потом. Залез к ней под тонкое пикейное одеяло. Она разрешала себя трогать, щупать, трогала меня, а дальше – ни-ни. В общем, каникулы у меня были!
Мать не могла понять: я бледный, тощий, голова болит, ничего не ем. А эта весела – свой обед съест и мой подожрет. Сил набирается. Арбуз могла одна съесть целиком. И сладкое, сладкое. Так мы куролесили каждую ночь. Мать сходит с ума, а эта веселится, вечером на набережной гуляет со мной, знакомится с кавалерами, а я, мальчишка, погибаю от ревности и жду не дождусь этой проклятой ночи и своих сладких мучений. Все открылось почти перед нашим отъездом. Тогда-то вот и застукала нас мать в одну из бессонных ночей, услышав, наверное, возню.
Умерла она на следующее утро от разрыва сердца, не перенеся вида своего истерзанного, с воспаленными и безумными глазами ребенка. А эта, эта сбежала тут же, испугавшись всех этих хлопот с гробом, перевозкой, боялась правды – вдруг расскажу. Я остался один с трупом матери, без денег. Деньги она тоже прихватила. Реву день напролет. Хорошо, добрые люди посоветовали похоронить мать в Ялте. Там ее душа и успокоилась – на старом, каменистом ялтинском кладбище. Раньше ездил туда раз в год, теперь... – Немного помолчав, сказал: – Все, занавес.
Женя увидела слезы на его небритых щеках, смущаясь, он вышел из кухни. Потом крикнул, не входя:
– Жизнь моя так и не сложилась, к бабам относился всегда с недоверием и опаской. Эту стерву любил еще долго, лет семь. Мучился страшно. Любил и ненавидел. Долго забыть не мог, а за смерть матери всю жизнь считаю себя виноватым. Вырастила меня та самая рижская суровая тетка, растила строго, без любви. Сестричек больше я не видел, слава Богу. Знал, что они объединились, защищаясь от общественного порицания. Ни мужей, ни детей вроде Бог им не дал. Наказал, наверное. И меня заодно. А мою мать, ее горькой жизнью, за что?
В общем, идите, девушка, и, как вы поняли, ничего мне
Женя растерялась:
– А как же воля умершей? – Но на этой фразе споткнулась и, покраснев, быстро вышла из квартиры. Долго сидела во дворе на лавочке, глубоко дышала по йоговскому методу и, наконец, без сил пошла к метро.
