Читать «История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I» онлайн - страница 60

Перейдем теперь к следующему этапу развития греческой философии, который можно рассматривать как антитезис предыдущего периода космологических спекуляций, – к периоду софистики и Сократа.

Часть вторая

Сократический период

Глава 11 Софисты

Первые греческие философы интересовались в основном Объективным, пытаясь найти единосущный принцип всех вещей. Однако их усилия не увенчались успехом, а появившиеся позже заявления о том, что все их теории – это плод воображения, возбудили определенный скепсис в отношении получения достоверного знания об изначальной природе мира. Добавим к этому, что доктрины Гераклита и Парменида породили скептическое отношение к чувственному восприятию, что было вполне естественно. Раз Бытие неподвижно, а воспринимаемое движение – иллюзорно или же, с другой стороны, все постоянно изменяется и ни в чем нет стабильности, тогда нет никакого смысла доверять чувственному опыту, что подрывает самые основы космологии. Прежние философские системы опровергали одна другую: чтобы найти истину, нужно было как–то примирить между собой теории космологов, но не было философа, который оказался бы способным на синтез на более высоком уровне, который устранил бы все ошибки и выявил истинное содержание соперничающих доктрин. Результатом этих скептических настроений стало определенное недоверие к системам космологов. Для того чтобы идти дальше, необходимо было заняться изучением Субъекта. Только Платон сумеет создать теорию, в которой удастся совместить стабильность и изменчивость; однако переключением внимания с Объекта на Субъект, позволившим достичь этого, философия обязана именно софистам. Это переключение произошло главным образом потому, что старая греческая философия показала свою несостоятельность. А после того как Зенон разработал свою диалектику, стало ясно, что прогресс в развитии космологии вряд ли уже достижим.

Другим фактором, направившим внимание философов на Субъект, помимо скептицизма по отношению к предшествующей греческой философии, стал растущий интерес к феномену культуры и цивилизации, возникший в значительной степени благодаря знакомству греков с другими народами. Они уже кое–что знали о Персии, Вавилоне и Египте, теперь же греки вошли в контакт с народами, находящимися на более низкой ступени развития, такими, как скифы и фракийцы. Так что не было ничего странного в том, что высокоинтеллектуальные греки начали задавать себе вопросы: являются ли различные национальные и местные стили жизни, а также религиозные и этические системы простыми условностями, или это что–то другое? Была ли эллинистическая культура, в противовес неэллинистическим или варварским, порождена Номосом (Законом), созданным людьми и подверженным изменениям, или Фюсисом (Природой)? Является ли она священным таинством, совершаемым по воле богов, или может быть изменена, усовершенствована, приспособлена и развита? Профессор Целлер указывает в этой связи, что Протагор, наиболее одаренный из софистов, приехал из Абдеры, «аванпоста ионийской культуры среди фракийского варварства».