Читать «Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945» онлайн - страница 476

348

Из письма жене в августе 1946 г.: «Большинство подсудимых очень негативно оценили мою деятельность в последний период войны. Я прекрасно представляю, что бы они сделали, если бы узнали об этом тогда. Вряд ли кому-нибудь из нашей семьи удалось бы уцелеть».

349

Я ответил тогда судьям: «Я не хотел бы углубляться в детали, поскольку они весьма неприятны. Я делаю это лишь по настоянию суда… Я не собираюсь использовать эту фазу своей деятельности в целях защиты».

350

Как правило, подлинность представленных на процессе документов не оспаривалась ни адвокатами, ни подсудимыми. Если какой-то документ оспаривался, обвинение просто не принимало его в качестве доказательства, за одним исключением – сделанной полковником Хоссбахом записи выступления Гитлера на секретном военном совещании, где фюрер объявил о своих военных целях. Впоследствии в своих мемуарах Хоссбах подтвердил подлинность этого документа.

351

Почти два десятилетия спустя, на пресс-конференции 20 августа 1963 г., президент Кеннеди сказал: «Оружие, которым мы располагаем… может убивать триста миллионов человек в час» («Нью-Йорк таймс», 1963, 21 августа).

352

В середине августа я писал родным о своем последнем слове и о том, что меня, скорее всего, ждет: «Я должен быть готов к чему угодно. Трудно сказать, кто получит более суровый приговор… Флекснер настроен пессимистично. Я же считаю, что моя личная судьба – не главное. В своем последнем слове я буду говорить не о себе». В письме от начала сентября 1946 г.: «Вчера я выступил с последним словом. Я еще раз попытался выполнить свой долг, но сомневаюсь, что был правильно понят. Однако я должен пройти этот тернистый путь, даже если никто меня сегодня не понимает».

353

Моим надеждам не суждено было сбыться. Как отмечает Юджин Дэвидсон в «Суде над немцами» (Нью-Йорк, 1966), уже 17 февраля 1946 г. генерал Клей ввел принудительный труд в американской оккупационной зоне. 28 марта 1947 г. я записал в своем «Нюрнбергском дневнике»: «Использование подневольного труда, безусловно, является международным преступлением. Я признаю справедливость вынесенного мне приговора даже теперь, когда другие государства делают то же, что делали мы. Я убежден, что при обсуждении судьбы немецких военнопленных кто-нибудь вспомнит о законах, касающихся принудительного труда, и их толковании и осуждении Нюрнбергским трибуналом. Была бы дискуссия по этому вопросу в нашей прессе столь же открытой и критичной, если бы несколько месяцев подряд принудительный труд публично не признавался бы преступлением?.. Убежденность в «несправедливости» моего приговора по той причине, что «другие» совершают такую же ошибку, принесла бы мне еще больше несчастья, чем сам приговор. Ибо тогда развеялись бы все надежды на создание цивилизованного мирового сообщества. Несмотря на все ошибки, Нюрнбергский трибунал был шагом в направлении к возрождению цивилизации. И если вынесенный мне приговор – двадцать лет тюремного заключения – поможет немецким военнопленным вернуться домой хотя бы на месяц раньше, значит, все было не зря».