Читать «Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было» онлайн - страница 102

В основном живой вес тело Куликовского фанто­ма набирало за счет инкорпорирования переписчи­ками в летописи и «Сказание» пространных цитат из всегда имевшегося у них под рукой Священного писа­ния и расхожих типовых сюжетов из художественной литературы того времени. Трудились переписчики, плодились слезливые моления, крестные знамения и небесные заступники. В богоугодном рвении или в угоду своему церковному начальству копировавшие летописи монахи ввели целые новые темы, такие как благословения митрополита Киприана и игумена Сер­гия. Все кончилось тем, что в Пространной летопис­ной повести у Дмитрия Донского за обильным литьем слез и непрерывным вознесением молитв Богороди­це уже не осталось времени на собственно сражение с Мамаем, вообще отошедшее на второй план.

Не вызывает сомнения, что главный вклад в на­чинку мифа мелкими, кажущимися реальными «фак­тами», внесли московские летописцы. Именно с их легкой руки в Пространной летописной повести и особенно «Сказании» появились детали, тесно свя­занные с Москвой, в первую очередь московские микротопонимы. Верно подмеченная А.Фоменко и Г. Носовским удивительная схожесть московской то­понимики и топонимики в произведениях Куликов­ского цикла вызвана, скорее всего, не тем, что Кули­ковская битва происходила под стенами Москвы. Там она столь же невероятна, как и на Дону. Это москов­ские летописцы, выдумывая все новые подробности Мамаева побоища, вольно или невольно вставляли в редактируемые ими тексты вместо полагавшихся по смыслу, но неизвестных им апеллятивов Подонья хо­рошо знакомые московские названия. Так география Куликовской битвы обогатилась Куликовым (Куличковым) и Девичьим полями, Красным холмом и Кузьми­ной гатью. Параллельно река Меча переименовалась с сохранением ее исходного смысла Межи, межевой реки, в московскую Чуру, вместе с которой были до­бавлены в «Задонщину» стоявшие на ней села Чурово и Михайлово. Кстати, оба названия, позднее исчез­нувшие в Москве, могли сохраниться в некоторых ре­дакциях «Задонщины» благодаря тому, что где-то в районе Красивой Мечи в XIII веке вроде бы имелось местечко Михайловы Чуры, а в XVI веке на Рязанщине появились города Щуров и Михайлов, причем ря­занская Меча по удивительному совпадению действи­тельно оказалась посередке между этими городами.

Определенный дух достоверности мифу прида­ли внедрившиеся во все произведения Куликовско­го цикла конкретные фамилии, хотя и во всех раз­ные, якобы реальных действующих лиц описываемых событий. Эти фамилии появлялись там постепенно в течение долгого времени, вероятно, вплоть до XVI – XVII веков. Они вставлялись в летописи и «Сказание» летописцами, надо думать, отнюдь не безвозмездно, чтобы удревнить до XIV века родословия новых кня­жеских, боярских и даже купеческих фамилий.

Вот так, постепенно, буквально на пустом месте, сформировался и разбух до величайшего события ис­тории Великий куликовский миф.

Вероятно, вышеизложенный сценарий творения этого мифа не единственно возможный. И он, навер­ное, не может объяснить все и вся. Впрочем, ни один сценарий не способен ответить на все вопросы изза принципа неопределенности далекого прошло­го А; Бушкова. Да и надо ли отвечать на все вопросы? Ведь многие из них на самом деле могут оказаться не­релевантными. Например, непонятен и необъясним перманентно, напористо проступающий в Летопис­ных повестях и «Сказании» оговор, другого слова не подберешь, великого князя Рязанского. Действитель­но, история взаимоотношений Дмитрия и Олега Ива­новичей была долгой и далекой от идиллии. Но к пер­вой половине XV века, когда «Задонщина» уже была написана и эпицентр формирования Куликовского мифа переместился на Летописные повести, острота противостояния между двумя соседними княжества­ми пошла на убыль, а в начале второй половины того же века оно и вовсе закончилось с окончательным подчинением Рязани Москве, закрепленным брака­ми детей Олега Рязанского и Дмитрия Московского, а также внучки Олега и сына Владимира Серпуховского. Трудно понять, за что же авторы Летописной повести задним числом так ополчились на Олега Ивановича? Может быть, как допускают А. Быков и О. Кузьмина, дело в союзе, заключенном внуком Олега Рязанского с Витовтом в 1430 году и разбудившем старую, полу­вековой давности, вражду. Может быть, ответ тривиа­лен, и все дело здесь просто в личных счетах одного из летописцев с Рязанью и ее князьями?