Читать «Ветер над яром (сборник)» онлайн - страница 339

Однако главный недостаток, думается, связан совсем с другим. Во-первых, невольно ставишь перед собой вопрос — что положено в основу предполагаемой действенности фильма? Страх? Нагнетание ужаса атомной войны? Но ведь страх не был союзником воспитания. Напротив, воспитание зрителя в духе страха, показ негативных сторон реальной жизни чаще всего приводят к обратным результатам: сначала к притуплению чувства ужаса, свыканию с ним, а далее, как показывает опыт, например, американского кино, к ответному чувству жестокости. Кинематограф — наиболее эмоциальное проявление искусства. И его воздействие на подсознательное, дремлющее в человеке чаще всего приводит к раскрепощению “спящего джинна”…

Фильм “Письма мертвого человека” — желали того создатели его или нет! — эстетизирует агонию войны. Эстетизирует хотя бы уже тем, с какой изощренностью реализованы в нем и сцены атомной катастрофы, и сцены жестокости, и сцены “передачи житейского опыта” стариком группе оставшихся детей… Во всем этом нет ничего вселяющего хоть какой-то надежды, нет той важной и доминирующей хотя бы “за кадром” светлой альтернативы, во имя которой искусство могло бы говорить о жестокости.

Более того, вопреки упорному и столь усердному истолкованию содержания фильма на страницах печати (эта деталь обращает на себя внимание прежде всего необычайной слаженностью писавших рецензии и отзывы в смысле однозначного прочтения ленты), нельзя не отметить, что фильм “Письма мертвого человека”, если следовать логике сценария, отнюдь не об ужасах атомной бойни…

Авторов фильма куда больше занимает история группы детей, оказавшихся изгоями, людьми “второго сорта”, образ старика, выступающего в роли “нового пророка”, а сама посылка драмы выстраивается в ассоциативном ряду с конструкцией притчи о поисках “земли обетованной”… И в приглушенных псалмах из Библии, рефреном пронизывающих канву фильма, во всем его внутреннем строе, композиции формируется постепенно модель философско-эстетическая и идеологическая одновременно, подменяющая ужас возможного, гипотетического небытия констатацией неизбежности гибели этого мира, гибели, через которую надо пройти для обретения Нового будущего!

Богоискательские, библейские мотивы, на которых замешаны в чем-то и замысел, и форма реализации его, в еще большей степени видны в повести В.Рыбакова (одного из авторов сценария фильма) “Первый день спасения” (опубликована в журнале “Даугава” в 1986 году), послужившей основой замысла. В этом произведении находим подтверждение высказанной выше концепции, а одна из рецензий на фильм была опубликована даже с прозрачным заглавием “Опыт жизни в условиях смерти”… Не слишком ли доверительны мы порою к убаюкивающему слову критика, расставляющего за нас, зрителей, акценты в той или иной картине, растолковывающего нам что-то непривычное, неясное по причине новизны объекта? На эти и другие вопросы наталкивает фантастика последнего времени, где нередко даже крайне скверное с точки зрения благородства и морали выдается за смелость и новаторство, зовущие к самоочищению человека? Готовы ли мы к самоанализу? Во всяком случае история с фильмом “Письма мертвого человека” заставляет усомниться в объективности “общественного мнения”.