Читать «Маздак» онлайн - страница 47

Морис Давидович Симашко

А товарищи пили и тянули руки к женщинам. Вина было еще много. Главная жрица села, ровно вытянув ноги, поставила между ними треугольную арфу и заиграла. Чудный голос Кабруй–хайяма наполнил комнату. Это была песня парфянского воителя Рамина, обращенная к луноликой царице Вис. Ласковая, томительная мелодия растворяла мысли, убирала настоящее, звала к мучительному счастью.

Я от желанья изнемог, гляди; Прижми меня к серебряной груди…

Все три женщины поднялись, взяли каждая в правую руку триконечный светильник и в левую — кубок с вином. Одинаково наклонившись, зажгли они от факела свои светильники, отпустили покрывала с плеч и плавно задвигались, раскачиваясь телом. Сначала только чуть наполнялось бедрами белое полотно. Потом все шире стали разводиться круги, все мятежней заходило оно толчками. Медленно, почти незаметно сползали покрывала, обнажались розовые груди с торчащими сосками, чуть видимые ребра, живот. И вот лишь на раскачивающихся кругами бедрах задержались слабые куски материи…

А бедра вырывались, вздрагивали в мучительном нетерпении, стремясь окончательно сбросить мешающую ткань. Казалось, это делалось отдельно от женщин, которые по–прежнему неподвижно держали светильники и кубки. Ровно горел их огонь, и не пролилось ни капли вина…

Оборвал на полуслове песню и протянул к одной руки Кабруй–хайям. Выпив все вино из ее кубка и единым вздохом задув светильник, он поднял ее покрывало до плеч и повел в темнеющую нишу. Артак сделал то же с другой. Таких ниш в стенах было несколько: глубоких, обособленных…

Она все танцевала перед ним, не опуская рук. Широкие розоватые бедра с треугольной тенью посредине призывно колебались на уровне его глаз. А он смотрел ей в лицо, на которое падал ровный свет от правой ее руки с тремя огнями. И не мог уже оторвать взгляда от рта ее с горестными, плохо замазанными морщинками по краям, которым только что женщина ела хлеб. И был этот хлеб платой за предстоящее!..

Авраам встал, растерянно посмотрел в серьезное лицо главной жрицы и пошел к выходу…

Железные ворота Ктесифона были закрыты. Темными прямоугольниками стояли башни по обе стороны от них. После ухода солнца за горизонт сам царь царей не может въехать в город.

Авраам вернулся к источнику, на котором стоял храм, вместе со слабо мерцающей при луне водой пошел к Тигру. И в реке вода была бесшумна. Он сел на нагретую за день землю, принялся смотреть. Какие–то длинные неясные тени медленно проплывали перед глазами. Наверное, грузовые тайяры мар Зутры или плоты с верховьев. На той стороне, за широкой водной гладью, темнела деревьями Селевкия Великая, разрушенная когда–то ромеями…

Почему убежал он сейчас? Ведь для этого и шел он туда. Все было обычно для других. И ниша призывно темнела в стене… Рука его бессознательно нащупала крест под жесткой диперанской курткой. Всплыло вдруг в памяти лицо епископа Бар–Саумы, бегающего по комнате. Длинная белая борода развевалась на поворотах…