Читать «Дай Мне! (Song for Lovers)» онлайн - страница 13

Мальчики штабелями не падали. Но что прибивало к берегу, то было моё. На первом курсе прибило отличника Сахарова. Его все любили, а он любил меня. Сначала взаимно, потом, через полтора года мне надоело. Сахаров носил белые рубашки и брюки в рубчик. Каждый день: рубашка и рубчик. Ношеное–переношеное, брюки на заду висели, как парашют. Зато знает наизусть всяких Сократов. Зачем они мне? Мне хотелось пива и секса в неограниченных количествах, а не за пять минут до прихода мамы Сахарова. Услыхала песню со словами: «О чём–то думать слишком поздно, тебе, я чую нужен воздух. Живём в такой огромной луже…» и решила, что всё–таки «прости меня, моя любовь». Все всплеснули руками. Сахаров месяца сидел дома как привидение. Глаза – как у больной собаки.

Вместо Сахарова приплыл Яшников с пятого курса. Крепкий, светловолосый, улыбочка очаровательная. Яшникова тоже все любили, а он никого не любил. Я убивалась и рыдала в подушку. Потом в один прекрасный день появился на горизонте Андрей и Яшников затонул где–то непонятно где. Андрей в отличие от Сахарова и Яшникова, никакого отношения к философскому факультету не имел. Работал себе охранником и брился наголо. И не приплывал он, кстати, а проплыл мимо моего заросшего ракушками берега, сделал ручкой и я тогда поняла: вот этого – буду. Люблю. Не могу. Андрей подумал иначе: буду, ещё раз буду, а потом… Мы всю осень встречались. Два раза в неделю. Вообще–то мне и этого и этого – во! Это же Андрей! Совершенство из всех совершенств. Старше на шесть лет, в философии ровным счётом ничего не понимает. У него своя философия: «Дурака надуть – себя порадовать» и «Мочи гадов». Под гадами подразумевались все, кроме девчонок и друзей. Голова кружилась от блатной романтики. До поры до времени.

Андрей поставил жирный крест сам и я превратилась в ту самую больную собаку. Ползала грустная, Волкова всё недоумевала, мол, какого хера? Он у меня в мозгах?

Андрей сидел в мозгах долго, почти год. За это время Сахаров успел найти себе девушку и бросить её. Ходил выпятив тощенькую грудь. Я подозревала, что в этой груди всё ещё шевелится любовь ко мне, но вслух не говорила. Сахаров был патологически обидчив. Ушёл с головой в учёбу, подтягивая штаны с выцветшим парашютным задом. Иногда смотрел умильно. Честно говоря, я задумывалась, может вернуться? Отдохнуть рядом с ним… Всё равно никого не прибивает к берегу. Андрей – гад. А больше никого в мире нет…

Ляпа приплыл в конце эпопеи с Андреем. Писал всякие смешные письма, мол, «целую крепко, твоя Репка». Репка моя. Моя ли?

И вот теперь – Нигер. Я в дауне. Я думала, что таких уже не делают.

Оказалось, делают.

О моих прошлых пассиях нигер отзывается примерно так: «мудень», «лох», «чмо какое–то». Мне становится непонятно, чего ж я тратила столько времени на всяких Андреев? Сахаров этот – бр–р–р… Яшников – вообще глист какой–то. Встретили тут его на ВМЦ. Яшников подбежал со мной здороваться, тряся кудрями. Нигер глядел на него сверху вниз презрительным взглядом. Чуть ли не плюнул.