Читать «В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946» онлайн - страница 71

Метели в северной стране были особенно суровыми. Помню, однажды так мело, что я мог видеть перед собой не далее чем на двадцать метров. Мне нужно было ехать сквозь буран, хотел я того или нет, потому что скот требовалось поить. Дорогу занесло, а сугробы становились все выше и выше. Едва ли где-то поблизости имелся объездной путь, а сбиться с дороги было опаснее всего, потому что в этом случае я бы неминуемо завяз в снегу даже с незаполненными бидонами. К тому же быки совершенно не слушались, и их то и дело приходилось вытягивать на дорогу.

Мой ежемесячный доход доходил до трехсот рублей, что составляло около ста пятидесяти долларов, и я считался одним из наиболее высокооплачиваемых рабочих совхоза. В те дни я питался очень хорошо, что позволяло мне даже продавать часть своих продуктовых карточек, тогда как в прежние времена мне приходилось покупать их дополнительно. Моей самой большой мечтой было приобрести пару войлочных ботинок, в которых я сильно нуждался, но не знал, где их достать. Ни у кого из ребят в лагере я не мог их купить, а на черном рынке они стоили чудовищно дорого. Так и не найдя подходящей цены, я купил пару меховых перчаток и шерстяную нижнюю рубашку за пятьдесят рублей.

В скором времени еда сильно подорожала; возможно, это произошло из-за неурожая на Украине. В те зимние месяцы мы впервые обнаружили, что конфеты и шоколад можно использовать вместо сахара.

В магазинах мы частенько чувствовали ненавистные взгляды и отношение русских к себе. Немцы могли часами стоять в очереди, тогда как русские, растолкав толпу, немедленно получали свой товар. Довольно часто случалось, что заключенные теряли терпение, и тогда, как правило, в очереди звучала грубая брань.

Проблеск надежды

Как-то вечером нескольких человек, включая меня, попросили вынести наши нары и ошпарить их кипятком, чтобы избавиться от клопов. Пока мы ждали, когда вода станет горячее, фрау Кох, жена одного лагерного чиновника, посмотрела на меня задумчиво и спросила, сколько мне лет.

Когда я ответил, что мне исполнилось семнадцать, она покачала головой и сказала, что, возможно, скоро меня отправят домой. Мне так хотелось верить ее словам, и все последующие дни я только и думал об этом. Я размышлял: «Может ли быть правдой, что я вновь увижу родной дом? Неужели русские отпустят нас?» Целыми днями я взвешивал все за и против. Ночью я лежал, не в силах сомкнуть глаз и все думал, думал. Кто-то ворочался в своих кроватях, а кто-то, возможно, молился; ведь у каждого из нас было одно-единственное желание – вырваться на свободу. Но наступало утро, и все продолжалось; ничего не менялось. Унылые, мы вновь возвращались к работе. И все же многих не покидала надежда, хотя сделать мы ничего не могли.