Читать «В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946» онлайн - страница 41

В конце долгого дня мы, построившись по два человека, в сопровождении охраны возвращались в лагерь.

Часто я шел в паре с герром Кауфманом, булочником из Эльбинга. Ему было около пятидесяти четырех лет, и он повидал в жизни больше, чем многие из нас. В Первую мировую он получил ранение в ногу и потому немного прихрамывал, но в остальном он был хорошим работником. В ту войну он тоже побывал в плену, только в Англии. Пока мы шли обратно, я спросил его:

– Где, по-вашему, лучше находиться в тюрьме, в Англии или в России?

– Нетрудно ответить, – произнес он. – Уж если выбирать, я бы скорее попросился в английский лагерь. Относились там к нам лучше. А вообще я слышал, что американцы лучше всего обращаются с пленными.

– Откуда это известно?

– У меня был дальний родственник, которого захватили в Италии в 1944 году. Он писал из Штатов, что, когда приехал в Нью-Йорк, ему дали жареного цыпленка.

– Жареный цыпленок! Хоть когда-нибудь нам удастся попробовать его снова?

– Если бы Гитлер не уничтожал евреев и американцев, он бы мог выиграть войну, и мы никогда не попали бы сюда.

Тем временем мы пришли в лагерь. Охранник уже открыл ворота для нас. Мы поставили лопаты, стряхнули пыль с одежды и вошли на территорию, а лагерные ворота вновь захлопнулись за нами. Теперь другой охранник опять пересчитал нас. Обычно продолжительность этой процедуры зависела от умственных способностей охранника.

Мы все были на месте. Что хорошего могло ждать нас, задумай мы убежать? Да и бежать было некуда. Потом нас кормили однообразным ужином. Качество хлеба было очень низким.

Больным, находящимся в госпитале, выдавали по шестьсот граммов, по семьсот пятьдесят – тем, кто работал на тяжелой работе, и по восемьсот граммов получал бригадир. Иногда нам давали еду, которая называлась запеканка. Мы никогда не наедались, потому что вся еда была низкокалорийной. Даже только что поев, любой из нас мог бы сразу съесть две буханки хлеба.

Однообразный день заканчивался вечерним звонком. Каждый заключенный спал на простой деревянной кровати. Частью одежды приходилось накрываться, остальная служила матрасом. С наступлением холодов мы спали не раздеваясь. Так как чрезмерное количество воды не усваивалось в наших пустых желудках, нам постоянно приходилось вставать в туалет, иногда по девять раз за ночь. Выспаться не удавалось, и утром мы вставали еще более уставшие, чем накануне.

Наша работа на песчаном карьере не квалифицировалась как тяжелая, и потому нас кормили хуже. Многие из моей бригады были мои ровесники, шестнадцати – семнадцати лет, а работали мы наравне с тридцатилетними мужчинами.

Вблизи нашего лагеря протекала река Ишма; у нее были крутые берега. По обеим сторонам тянулись высокие холмы, и поездам было трудно проезжать по ним. Другие заключенные работали на этом объекте, таская песок, чтобы выровнять местность. Тысячи и тысячи кубических метров песка с пылью и грязью перевернули своими руками немецкие мужчины и женщины.

Увеличение рабочей нормы

Рабочая норма постепенно возрастала, и тех, кто справлялся с нагрузкой, поощряли тем, что давали чуть больше еды. Каждый старался работать усердно, потому что есть хотелось всегда. Люди работали с одной-единственной мыслью в голове: «Сегодня я побил свой собственный рекорд!» Работая на износ, люди пытались забыться и не думать о том, что они находятся в плену. Поначалу лишь немногим удавалось выработать установленную норму; дальше – больше; когда половина заключенных начала справляться с поставленной задачей, нормы возросли. Всего несколько дополнительных граммов хлеба, и мы уже сворачивали горы, выполняя объемы, казавшиеся неподвластными человеку.