Читать «КГБ в ООН» онлайн - страница 49

В ноте было сказано, что Соболев настойчиво вмешивался в беседу с моряками иммиграционных властей в аэропорту, «несмотря на присутствие аккредитованных представителей советского посольства в Вашингтоне».

Свидетельство, представленное сенатскому подкомитету по внутренней безопасности в середине апреля, подтвердило, что русские вышли за рамки своих функций в ООН и занялись порочащей их деятельностью.

Рядом с Соболевым в ноте госдепартамента упоминались еще два члена советской делегации – атташе Александр Гуринов и Николай Туркин, третий секретарь советской делегации. Заявляя, что Гуринов и Туркин вели себя вызывающе, нота утверждала, что оба они «преступили пределы своей должностной компетенции и таким образом злоупотребили своими служебными привилегиями».

Хотя США выслали Гуринова и Туркина, формально депортации подвергся только Туркин, так как Гуринов сопровождал пятерых моряков в Россию.

Советский Союз прислал традиционное опровержение, отвергая все обвинения против своих дипломатов, однако не сделал попыток заставить госдепартамент пересмотреть приказ о высылке Гуринова.

Присутствовавшим в аэропорту репортерам показалось, что Гуринов держался в стороне: он стоял за стеной из шести здоровенных советских работников ООН. Его роль в возвращении моряков так и не была точно выяснена. Сам Гуринов, разумеется, ничего не рассказывал.

Свидетели сцены в аэропорту, которые позже давали показания перед подкомитетом сенатора Истленда, говорили, что главным вдохновителем захвата моряков был Константин Павлович Екимов, первый секретарь советского представительства в ООН. Имя Екимова в ноте госдепартамента не прозвучало, он упоминался анонимно как «ответственное лицо, находившееся в аэропорту».

Почему государственный департамент не принял мер против Екимова, до поры до времени оставалось загадкой. Неприкосновенность Екимова оказалась недолговечной – она действовала лишь до конца года.

Тем временем Гуринов 9 мая отплыл в Россию на борту «Куин Мэри». Уезжая в прекрасном расположении духа, он пригласил к себе в номер гостиницы на коньяк около тридцати человек.

– Я очень рад, что еду домой, – жизнерадостно говорил он, потягивая бренди. – Я возвращаюсь на родину.

– А как насчет сенатского расследования утверждений о похищении пятерых моряков? – спросил один репортер.

– Чепуха! – улыбаясь, махнул рукой русский. – Я не имею ни малейшего отношения к этому делу. Просто я вхожу в число их многочисленных друзей. Все мы разговаривали с парнями перед возвращением на родину. Я только провожал их.

Не успел дым из труб «Куин Мэри» скрыться за горизонтом, как другой советский дипломат получил приказ о депортации. Речь снова шла о шантаже.

После инцидента с моряками сенат приступил к расследованию заявлений о насильственных действиях Советов по отношению к своим русским перебежчикам. До сенатского подкомитета по внутренней безопасности и его председателя сенатора Истленда дошли сведения, что советский персонал ООН прибегает к шантажу и к другим формам давления на перебежчиков, заставляя их возвращаться на родину.