Читать «Другие цвета» онлайн - страница 17

Вечером я, смертельно усталый, иду домой. Гляжу перед собой, на дорогу, на тротуар. Я злой, обиженный, сердитый. Хотя воображение продолжает работать, созданные им образы проносятся в моем сознании словно мелькающие кадры киноленты. Время проходит. Ничего нет. Уже настала ночь. Гибель и поражение. Что на ужин?..

На столе горит лампа, рядом с ней стоят тарелка с салатом и все та же корзинка с хлебом; скатерть в клетку. А еще?.. Тарелка! Еще?.. Тарелка и фасоль. Я воображаю фасоль, но этого недостаточно. На столе горит та же лампа. Может быть, немного йогурта? Может быть, немного жизни?

Что по телевизору? Нет, я не буду смотреть телевизор; разозлюсь еще больше. Я очень рассержен. Я и котлеты люблю — ну, и где котлеты? Вся жизнь здесь, за этим столом.

Ангелы призывают меня к ответу.

Что ты делал сегодня, милый?

Всю жизнь… я работал. По вечерам приходил домой. По телевизору… Но я не смотрю телевизор. Отвечал на телефонные звонки, на кого-то сердился, потом опять работал, писал… Я стал человеком… А также — да, пожалуй — животным.

Что ты делал сегодня, милый?

Ты что, не видишь? У меня салат во рту! Мои зубы Крошатся во рту. Мозг плавится от горя и сочится в горло. Где соль, соль где, соль? Мы пожираем нашу жизнь. А еще немного йогурта. Торговая марка под названием Жизнь.

Потом я осторожно протянул руку, раздвинул занавески и заметил месяц в небесной тьме. Другие миры — лучшее утешение. Они смотрели телевизор на луне. Напоследок я съел апельсин, — он был очень сладким, и я повеселел.

И тогда все миры стали моими. Понимаете меня, да? Я пришел вечером домой. Я пришел домой целым и невредимым со всех войн — за добро или зло — и вошел в теплый дом. Там меня ждал накрытый стол, я наелся; светил свет, я поел фруктов. Я даже начал думать, что все, наверное, будет хорошо.

Потом я нажал на кнопку и посмотрел телевизор. Вот тогда мне точно стало хорошо.

Глава 6

КОГДА ПРОСНЕШЬСЯ НОЧЬЮ, В ТИШИНЕ

На столе лежит маленькая уродливая рыбка: широко раскрыла рот, нахмурила брови, страдальчески закатила глаза. Это пепельница в виде рыбы. В огромный раскрытый рот рыбы стряхивают пепел. Наверное, рыбка так бьется потому, что ей в рот то и дело впихивают сигарету. А между тем — ш-ш-ш… — пепел падает рыбке в рот, но тому, кто курит, до этого нет дела, потому что с ним такого никогда не случится. Кто-то сделал фарфоровую пепельницу в виде рыбы, и сигареты будут жечь бедную рыбу долгие годы, рот у нее открыт достаточно широко, — чтобы внутрь запросто попадал не только грязный пепел, но и сигареты, спички и другой мусор.

Сейчас рыба лежит на столе, но в комнате никого нет. Войдя и увидев рот рыбы, я заметил, что пепельница замерла в ожидании, страдая в ночной тишине уже несколько часов. Я не курю и не буду ее беспокоить, но я знаю, что скоро я забуду о несчастной рыбе — когда буду беззвучно идти босиком по ночному, темному дому.

На ковре стоит детский трехколесный велосипед; колеса и седло синие, багажник и брызговик над передним колесом — красные. Брызговик, конечно, сделан для красоты: велосипед-то предназначен для маленьких детей — чтобы они медленно катались по дому, где нет грязи. Но все-таки брызговик придает велосипеду некую целостность и законченность. Он будто скрывает недостатки «трехколесника», делает его старше и взрослее на вид и, приближая его к образу обычного взрослого велосипеда, придает серьезность. Но когда я посмотрел на «трехколесник» в ночной, неподвижной тишине еще раз, я сразу увидел то, что привлекает меня к детскому велосипеду и делает возможным наш контакт и с обычными велосипедами, и с трехколесными: руль. Из-за руля велосипед напоминает мне какое-то животное. Руль — это голова велосипеда, лоб, рога. Чтобы составить впечатление о велосипеде, я всегда смотрю на руль — так я смотрю в лицо человеку, которого встречаю впервые. Этот коренастенький крошка-велосипед склонил головку; повернулся чуть вбок — как все грустные велосипеды. У него нет особых надежд на будущее, как у всех печальных созданий. И все-таки в его форме, в том, как он стоит на ковре, ощущается спокойствие, которое прогоняет печаль.