Читать «Любовь и смерть Ивана Чагина» онлайн - страница 9

— Наум Макарович, ты поставил бывшего эсера командовать пекарней, — почти кричал посетитель в старом пальто, в шапке довоенного образца. — Что у нас коммунистов нет?

— Кто говорит, что нет? — отставил кружку секретарь. Внимательно посмотрел на вошедшего. — Тебя ставил? Ты не соображаешь, как надо тесто заводить…

Вертлявый начал что-то рассказывать о муке и дрожжах, что эсер Костенко заставляет перебивать тесто на три раза, что он выступал в семнадцатом году против партии большевиков. Гребнев слушал его, молча, вдруг засопел. Неожиданно стукнул по столу ладонью. Проситель замолк.

— Где ты был в семнадцатом? Я тебя спрашиваю! С какими флагами ты ходил? Не было тут никакой партии большевиков. Чего ты хочешь? Я тебя ставил пекарем второй руки. Ты воровал соль и муку. Надо было тебя расстрелять по законам военного времени. Пожалели детей. Будешь клеветать на руководителя пекарни Костенко, пиши себя в списки на биржу труда, иди к нэпману в работники. Он никогда не был эсером. Хорошо, работай. Завтра приду, разберусь. Я тебя научу хлеб выкатывать.

Когда за доносчиком закрылась дверь, Гребнев посмотрел на Ивана и беззвучно рассмеялся, склоняясь над столом.

— Вот народец. Не хочет работать. Костенко специалист. Не нравится. При пиве, при бражке много братьев. Надо наябедничать, настучать. Ягнячья мать. А сколько раз надо перебивать тесто?

— Не помню. — сказал весело Иван. — Не меньше трёх раз. Спрошу у тёти.

— Узнай. Столько всего нужно знать. А голова одна. Саботируют. Портят оборудование, опаивают рабочих лошадей, чтобы к весне не на чем было пахать. Появились в уезде ветеринары. Поздно узнал. Ездят по коммунам, что ни лучше коняга, то пишут, что болен сапом, нужно пристреливать и сжигать. У кулаков кони здоровые. …Звонит секретарь из Липовки. Еду. Арестовываю. Документы подлинные. Кто выдавал? Звоню в Самару. Никто их не знает. В партии на учёте не стоят. В пяти уездах половину жеребцов уничтожили. Понял, Ваня? На фронте враг был один. А нынче, как крыс на корабле. Рядятся в разные одёжки. Не разобрать. А разбирать надо, на чистую воду выводить врагов. С этим НЭПом голова кружится, как у ринитной овечки. Мандат тебе дам. Подозрительных арестовывай. Разберёмся. Извинимся и отпустим, если не виноват.

— Как это?

— Уничтожают технику, жгут семена. Лучше арестовать одного невиновного, чем упускать врага. Сигналы поступают. Что-то контра копит, готовит нам беду. Будем вместе ездить по деревням, возить газету. Будешь данные собирать, присматриваться к людям. Руковожу газетой, а партийцев в редакции — никого. Подними дисциплину. Народ разный собрался. Присмотрись. Будешь моя политическая опора.

— Уехать хотел. Друзья в госпиталь приходили. Приглашали в губчека.

— Понимаю, что глухой угол. Кому-то надо и тут работать с массами — истинный курс держать. Думаешь, я хочу заниматься портянками, крупой и саботажем? Не моё это. Не моё. А куда деваться? Мы — коммунисты. Фронт наш не дадим прорвать. …Ты думал, что война здесь кончилась? Ещё долго будем воевать со скрытым врагом. Контра она и в Африке контра. Буры за свободу всё ещё воюют? Ничего не пишут в газетах. У них тоже революция, а кто помогает?