Читать «Том 23. Статьи 1895-1906» онлайн - страница 34
Максим Горький
Сцену пред смертной казнью он провёл почти с такой же бравадой храбреца и с таким же художественным чутьём, как — я видел — вёл эту сцену Ленский…
Немножко скептик, немножко фаталист, беззаботный храбрец и благородная душа, — дон Сезар был живым на сцене…
Да, господин Сарматов ещё первый раз за сезон был так хорош, как хорош был он в этой роли.
Спектакль не обошёлся без лёгоньких курьёзов.
Прежде всего, я усмотрел такую вещь. Господин театральный парикмахер, очевидно, очень много занимается современной политикой, главный узел которой, как известно, завязан в Южной Африке.
Должно быть, по сей причине неаполитанец, капитан стрелков, был загримирован зулусом.
Прямо-таки зулус: медно-красное лицо, чёрные курчавые волосы, толстущие красные губы — портрет короля Сетевайо и — только!
Затем, хороши были придворные дамы, роли которых исполнялись если не театральными плотниками, то, несомненно, пожарными.
Мне также очень понравилась тяжёлая каменная стена тюрьмы, которая меланхолично раскачивалась целый акт, как бы думая: упасть или уж не надо?
А часы тюремной башни в продолжение целых двух часов неуклонно показывали двадцать семь минут шестого, хотя господин Сарматов и говорил, что видит на них сначала пять часов, а потом без четверти семь.
Затем, есть в театре нашем ещё нечто, нарушающее цельность художественного впечатления от игры на сцене.
Я говорю о разных забавных физиономиях, высовывающих свои длинные и чумазые носа из-за кулис.
Сначала вам кажется, что из-за кулисы кто-то дразнит вас, показывая вам варёную сосиску.
Потом вам кажется, что это не сосиска, а палец, но палец феноменальной величины.
Наконец вы видите, что это нос, и даже вы слышите, что это нос, потому что он фыркает.
После чего скрывается затем, чтоб появиться за другой кулисой в сопровождении одного глаза и уха.
Глаз посматривает, ухо шевелится, нос снова фыркает и снова исчезает.
Это, конечно, забавно, если дано в умеренном количестве. Но большой порцией всё это — носа, зулусы и прочее — вредит цельности художественного впечатления.
[25]
Происшествие!
Маленькое, но характерное: на страницах «Самарского вестника» заговорил «один из теперешних».
Глас его вопиет ко мне и так глаголет:
Во-первых, я не поэт.
Не спорю, да. Хламида не поэт.
Во-вторых, я неостроумен.
Совершенно верно, это не я остроумен, а «один из теперешних», особенно там, где он рекомендует мне из Хламиды превратиться в ротонду и позвать акушерку.
В-третьих, я бываю в гостинице Шемякина — одной гостинице на десять университетов, и с тайным сожалением и намеренно неверно высчитывает «теперешний», желая показаться наивной и чистой душой.
В-четвёртых, Герцен, будучи студентом, сбивал шпагой горлышки с шампанских бутылок, — больше ничего о Герцене «теперешнему» не известно.
В-пятых, Н.К. Михайловский отказался высказаться о преобладающем характере современной молодёжи, говоря, что он не знает его.
В-шестых, мундир и шпага суть одна форма и больше ничего, а теперешние студенты, нося её с удовольствием, поносят всё другое.