Читать «Наши знакомые» онлайн - страница 378
Юрий Павлович Герман
— Нет!
— Что «нет»?
— Знаешь, я ведь много думала об этом, — сказала она. — О таких, как ты, людях. Я их не знала раньше, представления о них не имела. Понимаешь — есть люди, которые живут для себя и отвечают за себя, за своих близких, за милых своей душе, за семью, за друзей. Про них говорят — хорошие люди, симпатичные люди, добрые люди. А есть такие, которые, как например… ну хотя бы твой Степанов… они живут гораздо шире, неизмеримо шире. Но они отвечают за весь мир, Леша, за все, что делается на земле, им труднее. И к ним эти мерки не подходят — симпатичные люди, да?
Альтус смотрел на Антонину не отрываясь, пристально, даже жестко. Он всегда так смотрел, если ему было интересно. А если было неинтересно, он не стеснялся — зевал и переводил разговор на другую тему.
— А Устименко какой? — спросил Альтус с интересом.
— Не знаю. Но он — верный. Он ведь все молчит, я с ним очень мало говорила, вроде как со Степановым, еще, пожалуй, меньше, но он… он действительно солдат. Я это мало знаю, я только читала об этом — но он солдат революции.
— Здравствуй, жена! — положив ладони на плечи Антонины, вдруг сказал Альтус. — Здорово!
— Здорово! — серьезно ответила она.
Во сне Альтус метался, вздрагивал, сердито на что-то жаловался, слов разобрать было невозможно. Антонина будила его, поила жидким тепловатым чаем, заглядывала в гневно-тоскующие глаза.
— Что с тобой? Что, Лешенька?
Он не отвечал, только поглаживал ее запястье.
Утром, когда она собралась звать чаевничать Устименку и Степанова, Альтус сказал:
— Не ходи, Туся. Их нет.
— Как нет?
— Они уехали. К месту службы.
— В Ленинград?
— К месту службы, — раздражаясь, повторил он.
— А ты не сердись, — попросила Антонина. — Я ведь потому, что если бы в Ленинград, то я бы Федьке гостинца послала…
— Зачем же тебе посылать? — спокойно произнес он. — Ты сама нынче поедешь. Я в Батум, а ты в Ленинград…
Весь этот день лил проливной дождь, где-то во мгле и тумане гудела сирена, было грустно, и Альтус сделался совсем непохожим на себя, волновался, много и быстро говорил, даже попытался сострить, но получилось неудачно. На вокзале он купил массу яблок, корзину груш, винограда…
Когда поезд тронулся. Антонина села с ногами на диван и так просидела — неподвижная, даже суровая — до трех часов ночи, все думала о нем, представляла себе его глаза, мягкие, падающие на лоб волосы, сухие горячие руки.
— Теперь до весны! — шептала она, ложась спать, — До весны, до весны. Теперь уж до весны.
Спряталась с головой под одеяло и спросила у самой себя: «А как же мне стать такой, как они? Чтобы жить не только для себя, а может быть, и вовсе не для себя, а для всего мира? Как?»
15. Опять я дома
Федя встречал ее на вокзале. Она долго тискала его и целовала, от него пахло теперь как-то иначе, и он говорил пренебрежительно:
— Да ну, мам… да ну брось… да ну что…
И поглядывал на Антонину недоверчиво.
Было холодно, куда холоднее, чем в Одессе, Женя даже сказала, что все замерзли, ожидая поезда.