Читать «Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945» онлайн - страница 58
Ольга Тимофеевна Голубева-Терес
– Уже все давно сны видят, а вы где-то болтаетесь. Что случилось? – В голосе Маменко слышатся слезы.
Ульяненко отвечает спокойно:
– Ничего не случилось. Фрицев бомбили.
– Но другие возвратились с бомбами. Снегопад густой.
– Верно, снегопад. А бомбить можно.
– Ненормальные, – буркнула Маменко.
Я молча помогаю зачехлить и закрепить машину. Махнув на прощание рукой Верочке, плетусь за Ульяненко. Вокруг удивительно тихо, и мне странно слышать эту мягкую всеобъемлющую тишину. С неба, покрытого облаками, сыплется легкая изморось. Не верится даже, что всего лишь около получаса назад мы мчались в мутной мгле. Ну и тишина на земле! Я слышу, как шлепаются о землю сорвавшиеся с намокших веток капли, как шелестят, удаляясь от нас, шаги Веры Маменко.
Все вокруг тускло-серое: и зябкий свет зимнего рассветного утра, и льдистый блеск дороги. Все вокруг рыхлое: низкие облака и земля, тишина и усталость. Затекшие ноги ведут медленный счет шагам. Сердце глухо стучит. Знакомая дорога с аэродрома кажется до бесконечности длинной. Ни начала, ни конца…
Ульяненко останавливается, чиркает спичкой. Маленький огонек освещает на секунду ее нахмуренное, измученное лицо. Я вижу, как рядом со мной плывет в воздухе багровая точка – огонек папиросы. И все это уже было где-то со мной: и ночь, и изморось, и идущая рядом Ульяненко, и плывущая в воздухе багровая точка. Словно замкнулся круг и я возвращаюсь в исходный пункт. И все же, как тогда, когда погибла Дуся Носаль, мне трудно молчать, почти невозможно молчать, но я молчу, и мне тяжело. Прозябшие, голодные, усталые, мы добрели до шоссе и присели у обочины, подстелив под себя газеты. Ждем попутную машину, не в силах больше двигаться.
– Ты ужинала?
– Нет.
Я достаю из кармана бутерброд с котлетой. Повертев, делю пополам и протягиваю Нине.
– Спасибо.
– На здоровье.
Пожевали. Помолчали.
– Послушай, Нина…
– Тс-с-с, – приложила она палец к губам. – Слышишь? Птички…
Я с недоумением посмотрела на нее и прислушалась. В ветках кустарника жалобно и грустно перекликались две птицы. Словно бы искали одна другую и никак не могли найти.
– Они плачут, – сказала Нина. – Ты послушай только. У них горе. – Она тяжело вздохнула. – Все плачут. Люди, птицы, земля…
От ее тона у меня побежали мурашки по спине и появилось смутное подозрение: у нее что-то произошло.
– Что с тобой?
– Петровича сбили.
Я онемела. От стыда хоть провались сквозь землю. Ох и дура! Какая же я дура! Не разглядела, какую боль, тяжесть носит близкий человек. Петровича, летчика из полка тяжелых бомбардировщиков, Нина очень любила, я знала это.