Читать «Противники России в войнах ХХ века (Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества)» онлайн - страница 13

Последний выразился в идеологическом клише «враги народа», который конкретизировался и персонифицировался в зависимости от задач и этапов внутренней политики сталинского режима, и использовался для консолидации общества в мирное время, особенно в условиях радикальных трансформаций конца 1920-х — 1930-х гг. В этой связи следует заметить, что в период Великой Отечественной войны, когда стала реальной не только ранее абстрактная внешняя угроза, но и опасность уничтожения самого государства, идеологема «враги народа» практически исчезла из употребления: в целях мобилизации власть перешла от классовых к преимущественно патриотическим установкам, подчеркиванию внутреннего единства народа, всенародному, отечественному характеру войны.

В научной литературе по-разному ставился вопрос о механизмах формирования образа врага. Приведем один из вариантов: «Моделирование процессов возникновения «образа врага» во взаимоотношениях различных стран и народов привело исследователей к пониманию того, что в основе этих процессов находится неверное восприятие — «взаимная мисперцепция». Механизм ее действия в упрощенном виде выглядит следующим образом: неверные образы внешнего мира, как правило, навязываются «сверху», проникая затем в массовое сознание. Считается, что тоталитарная система, аналогом которой являлся сталинский режим, в большой степени была подвержена стереотипному мышлению, а поэтому более склонна к мисперцепциям». На наш взгляд, такой подход упрощает существо дела. Во-первых, воздействие «сверху», преимущественно пропагандистское, никогда не бывает единственным механизмом формирования образа врага: существует немало каналов восприятия (в том числе и военного противника) помимо манипулятивных воздействий власти. Тем более в обществе, где развиты культурные, гражданские и коммуникативные институты (система образования, разделение властей, средства массовой информации, искусство и т. д.). Во-вторых, даже пропаганда, безусловно, оперируя искусственно сконструированными стереотипами, далеко не только искажает реальность, но вынуждена использовать в значительной степени адекватную информацию — тем в большей степени, чем более образованным и критичным является население. Наконец, степень подверженности стереотипному мышлению западного «демократического» обывателя, а значит и склонность его к мисперцепциям была (и остается) отнюдь не меньшей, чем в «тоталитарном» советском обществе, в том числе и при сталинском режиме. Такое «комплиментарное» отношение автора цитаты, например, к населению США, отнюдь не соответствует многочисленным социологическим исследованиям западного менталитета, да и развитость и эффективность манипулятивных технологий на Западе явно преуменьшает (при переоценке их на Востоке). Да и более универсальным закономерностям социальной психологии, в том числе и политического мышления, эта позиция противоречит. В этом контексте, говоря о генезисе «образа врага» как структурного элемента общественного сознания, можно согласиться с рассуждениями И.Б.Гасанова: «Для обеих сторон характерны самооправдание и обвинение другой стороны по образцу: мы невиновны — они виноваты; мы говорим правду — они лгут; мы информируем — они пропагандируют; мы лишь обороняемся — они нападают; наши ракеты предназначены для сдерживания — их ракеты предназначены для первого удара. Таким образом, логика традиционного политического мышления неизбежно приводит к формированию особой психологии «гомо хостилис», человека враждебного, который воспринимает окружающий мир априори как враждебный, полный врагов. Такая деформированная картина мира подкрепляется двойным стандартом в оценке своих и чужих действий. Кроме того, сознание «гомо хостилис» находится под властью того, что в психологии называется когнитивным диссонансом, когда «образ врага» понуждает к заведомо неразумным и неоправданным действиям, которые в свою очередь оправдываются тем, что «врагу» приписываются еще более злостные намерения, в результате чего возникает заколдованный круг враждебности». Пропаганда в этом процессе, конечно же, играет свою роль, но не всегда решающую. Корни этих явлений восходят к древним социокультурным и психологическом механизмам: «В различных обществах и культурах, у различных народов «образ врага» приобретает некоторые общие черты. При всех различиях в причинах и обстоятельствах конфликтов и войн, на протяжении истории существует повторяющийся набор изображения противника — некий «архетип» врага, который создается, как мозаика, по частям. Враг изображается: чужаком, агрессором, безликой опасностью, богоненавистником, варваром, ненасытным захватчиком, преступником, садистом, насильником, воплощением зла и уродства, смертью. При этом главное в «образе врага» — это его полная дегуманизация, отсутствие в нем человеческих черт, человеческого лица. Поэтому «абсолютный враг» практически безличен, хотя может и персонализироваться. Восприятие чужака в качестве врага уходит корнями в родоплеменное общество человечества. Именно тогда закладывались социально-психологические механизмы «образа врага», как правило, вне своей микросреды. Появились антитезы «мы — они», «свои — чужие», «племя — враг племени»». Эти древние механизмы продолжают действовать, хотя их действие и видоизменяется соответственно эпохе, нации, культуре.