Читать «Взрыв» онлайн - страница 45
Павел Шестаков
С этим чувством и вернулся он к родному доку, где уже тоже хозяйничали немецкие солдаты. Свалив часть забора, они пытались загнать в тень под деревья машину, обрубая топориком нижние, мешающие им ветки.
— Костя! — закричал отец, увидев его живого, вернувшегося, и тут же позабыл о погроме, учиненном во дворе, где в каждое дерево и в каждый вдавленный колесами кустик был вложен его труд.
И немцы увидели Константина и, заглушив мотор, подошли, но не затем, чтобы схватить и арестовать, а чтобы порадоваться вместе с отцом.
— Зольдат? Зольдат? — спрашивал один, постарше, и теребил за раненую руку, с которой недавно сняли гипс. — Паф-паф? Фатер? Гут. Карош. Зольдат комт цу хауз. Война капут.
Они кричали и радовались, разоряя дом Константина и уверяя, что война для него закончилась. А вечером принесли самогонки и снова радовались, и тот же солдат, постарше, на странном, вначале малопонятном языке, составленном из искаженных немецких, польских, украинских и русских слов, к которому потом привыкли, как к особому оккупационному языку, объяснял, что он австриец, что на его родине высокие горы и ему надоела бесконечная русская степь, но он знает, что впереди, на Кавказе, тоже есть высокие горы и он скоро увидит их и сравнит с австрийскими, а потом вернется домой. Кавказские горы его очень интересовали и, казалось, были главной целью предпринятого похода…
Вскоре эти фронтовые немцы ушли, весело попрощавшись, на Кавказ, а может быть, и в другое место, где суждено было им сложить головы. Максим снова установил забор, прибил сломанные доски, собрал в сарай на топку срубленные ветки, и на улице наступило затишье. И тогда-то произошел у Константина с отцом разговор, который не мог состояться больше десятка лет.
— Слыхал я сегодня, Костя, немцы к Волге вышли, — сказал Пряхин сыну.
— Ну и что?
— Видать, взяла ихняя.
— И ты рад?
Вопрос был поставлен в лоб.
— Чему радоваться?… Но к тому шло.
— Это ты в газете «Свободное слово» вычитал?
— У меня своя голова. Я-то видел, куда дело идет.
— Давно?
Пора было сказать правду.
— Давно.
— Наблюдал, значит, и выводы делал?
— Наблюдал.
— Из садика?
— Дурень. Такие, как я, Советскую власть и поставили.
— А раз не по-вашему пошло, пусть, значит, и Россия погибает?
Максим подавил гнев.
— Такого я не говорил.
— Что же дальше делать будем?
— Жить.
— В холуях немецких?
— Молод ты, Костя. Не знаешь, как власти меняются. Сгинут и эти, пропади они пропадом. Образуется как-нибудь…
— Что образуется?
— Жизнь. Она на Гитлере не кончается.
— И на нас с тобой не закончится.
— Твоя на тебе закончится.
Максим хотел добавить: «И моя тоже на тебе», но не сказал.
— Вот именно. Значит, прожить ее нужно, как человеку.
— А ты как живешь?
— Я не живу, отец. Гнию я.
— Ну, знаешь…
— Правду говорю. Как понимаю, так и говорю.
— А я не понимаю.
— Верю, отец. Не понимаем мы друг друга. Давай и жить каждый по-своему.
— Как же ты жить собираешься?
— Рука у меня здорова. Буду через фронт перебираться.