Читать «Трагедия Цусимы» онлайн - страница 390

Владимир Иванович Семёнов

Ну, тогда — действительно…

В 10 ч. утра пришли на станцию (ни от кого не мог добиться настоящего названия — все говорят по-разному), где стоит поезд Куропаткина. Здесь завтракали. Адмирал с Куропаткиным отдельно (очевидно, для интимной беседы), а мы — со штабом. Этот штаб мне больше понравился. Как-то проще и серьезнее. «Там» очень уж висели в воздухе разговоры о наградах и знаках отличия… Адмирал (я его знаю) был сильно взволнован беседой с Куропаткиным. «Там» этого я не заметил. Куропаткин проводил на станцию и (видно, еще не наговорился) просидел с адмиралом в его купе, запершись, добрую четверть часа. Мое купе — рядом, и, когда дверь открылась, я невольно слышал последние фразы, которые он говорил, прощаясь: «…на вас только и была надежда… Да вот и теперь, хоть бы в будущем, чтобы не так… И опять на вас вся надежда — в том, что приедете, скажете правду, всю правду… если послушают…»

В Харбине простояли больше двух часов. Не понимали, в чем дело. Адмирал сердился, вызывал к себе и начальника движения, и коменданта станции, но те не решались сказать ему правды (которую мы узнали позже) и приводили какие-то отговорки. По существу же, дело шло о возможности (фактической) пропустить экстренный поезд, «приказанный» Линевичем, но еще не получивший разрешения от забастовочного комитета».

«21 ноября. — В 12 ч. 45 мин. дня прошли Хинганский туннель. К северу (вернее, к NW) от Хингана — совсем зима. Снег. Сани.

В 2 ч. 30 мин. дня на станции (?) — манифестация. Толпа рабочих и солдат собралась у вагона. Начальство попряталось. Прибежал кондуктор — бледный как полотно, — говорит: «Ломятся!» Оказалось — ничего страшного: депутация из трех человек. Справляются о здоровье адмирала. Говорю: — Ничего себе, слава Богу, хотя еще не совсем оправился; раны были тяжелые. — Удовлетворились. Просят, однако же, если можно, не подойдет ли «сам» к окну, потому что «народ, прослышавши, собрался». Доложил адмиралу, и он, как был — в тужурке, вышел на площадку вагона. Старший из депутатов (артиллерист, унтер-офицер) стал было говорить речь, что «в таких годах, себя не пожалев, кровь свою проливал, а потому они… всякое пожелание… и дай Бог…», но тут окончательно спутался, а кругом закричали: «ура» — и все полезли вперед. Воспользовавшись мгновением затишья, адмирал крикнул: «Спасибо вам на добром слове! Это — ваш выборный?» и, наклонившись к солдату, стоявшему на подножке, обнял его и поцеловал… Рев поднялся в толпе… Я с недоумением смотрел на депутата и на слезы, сбегавшие по его широкой черной бороде… сам словно не чувствовал, что и у меня что-то подступает к горлу… так вышло… неожиданно… — «Это все больше раненые, которые эвакуируются», — пояснил мне кондуктор, уже оправившийся от перепуга. — Да… Теперь стало понятно… — «Эти», конечно, знали «цену крови»!.. — Поезд медленно тронулся, а они бежали рядом с ним; гремело «ура»; летели вверх картузы и папахи…»

«22 ноября. — В полночь пришли на станцию Маньчжурия и — застряли. Дорога — накануне забастовки. «Комитет» уже проявляет свою деятельность. Экстренные поезда не признаются. Адмирал телеграфировал Линевичу, но, кажется, телеграммы не шли дальше ближайшей станции.