Читать «Дьявольский рай. Почти невинна» онлайн - страница 124

Я была будто с энергетическим образом Мирославы. Вот она – огромная, как бесконечность, но собранная в один удобный файл. Картинка что надо – когда я вижу то, чего на самом деле нет. Но вот она. Она этим днем. Она… она! Появилось изображение. Боже, с какой же четкостью я видела лунный имрайский полумрак, открытое окно, кружевной тюль, тень тюля на гладкой стене. Подоконник. Призрачные округлые образы, сглаженные бархатной темнотой. Открытый настежь балкон. Я чувствовала воздух. Пахло медом. Я видела зеркало – советское трехстворчатое трюмо. В зеркале шесть лиц, три огнистых ночи. Кровать в углу, между балконом и окном. На кровати… картинка вянет, мутнеет. Слиток белого золота падает на мраморный пол. Она кричит, а я всецело перехожу в ее ощущения, знойный золотой туман, как горячая пряная пыль. Сумбур. Ощущения знакомые, но не мои. Все мы неповторимые в своем роде, и ощущения у всех тоже уникальные. Она шепчет в приторных муках (я – стекло между солнцем и партой, я остаюсь непричастной, я не нагреваюсь, мне не перепадает).

Я так ясно слышала этот шепот альхенских губ, и особый шумок ветерка, и шорох ночи, и отдаленные отголоски сверчкового хора, и звездную тишину райского места за окном. Я так ясно узнавала этот голос… Голос был уже не плодом моего воображения, и балкон, и зеркало, и лоск альхенового плеча, и шумный вздох, и все… все…

Я так и лежала, прислушиваясь к наступлению утра, как тонким звоном собирается роса, и гаснет Маяк, и небо делается персиково-оранжевым, и тишина. Ночь при алом небе. Все еще спят, а я кружу в своих забвенческих мирах. Мам-ба. Мам-ба. Селена Мамба.

Tag Sechtsudzwanzig (день двадцать шестой)

Про этот день в дневнике (как я его люблю!) написано мало и неудобочитаемо:

«Все хреново. Под дождем. Алина свалила обратно домой».

Попытаюсь расшифровать:

1. Немногословность свидетельствует о том, что мне было действительно не до паршивых заметок, и душевная боль покоряла новые вершины, так что даже поплакаться в клеточку потрепанной тетрадке у меня не было сил.

2. «Все хреново» – значит, что мне было, сами понимаете, очень хреново. Так хреново, что повышенная статистическая хреновость, обусловленная возросшим темпом колебаний папашиного контроля, была ничем по сравнению с той глубинной злокачественной хреновостью, сразившей наповал всю мою жизненную радость.

3. Про «под дождем» вам лучше расскажет Мира, где-нибудь на тесной дружеской покурилке. Впрочем, мне эта история все-таки кое-что да принесла.

В сиесту отец отпустил меня к сестре с условием, что пиво пить и мороженое жрать ни при каких обстоятельствах мы не будем. Мы, найдя неожиданное единство в своем новом статусе, став уж очень плохими дочерьми, без лишних разговоров рванули на пляж. Бурчали тучки за Ай-Петри, но нас, блудниц, это не смущало. Я, во всяком случае, растворилась бы в этих крупных горячих каплях, если бы вовремя не увидела лоск того самого плеча, холодный взгляд, устремленный сквозь меня.