Читать «Любовь Полищук. Безумство храброй» онлайн - страница 34

Варлен Львович Стронгин

Говорят, что у многих из них была своя тайна, связанная с «Эрмитажем». У кого заветная аллея или чем-то примечательный киоск, у кого – приносящая удачу гримерка или птица, иногда сидящая на карнизе гримерной. Артист Театра сатиры Владимир Яковлевич Хенкин каждый год находил подосиновик у дерева, растущего в пяти метрах от входа в театр, торжественно показывал своим коллегам как символ успеха, хотя, поговаривали, что этот гриб он каждый раз покупал на рынке. Но, пожалуй, самой интересной тайной сада «Эрмитаж» является рождение здесь известной артистки театра, кино и эстрады Любови Григорьевны Полищук. И не в знаменитом деревянном театре, построенном по проекту каменного, с партером, ложами и амфитеатром, а в своеобразном городском мезонине, расположенном невдалеке от входа в парк, мимо которого ежевечерне десятки, сотни зрителей проходили к эстрадному театру, и лишь единицы из них, стесняясь и незаметно проскальзывали к входу в театр, поначалу называемый «Зеркальным», а после исчезновения эстрадной реликвии – театром «Эрмитаж».

Воспоминания могут касаться чего и кого угодно, но воспоминание о Любе Полищук предполагает как минимум двух героев – артистки и режиссера.

Существуют понятия: «мой артист», «мой режиссер», то есть творческие люди близкие по мироощущению, по своим возможностям и замыслам.

Режиссер, о котором пойдет разговор, Михаил Захарович Левитин, любил стихи немецкого поэта Магнуса Энценсбергера: «Люди только мешают, путаются под ногами, вечно чего-то хотят, от них одни неприятности. Ах, если бы не было людей!»

В этих словах, по мнению Левитина, полных скорби, звучит боль человеческая: детей бы не было, открытий, догадок, озарений и, наконец, театра.

По его миропониманию, «актер – феерическое приспособление, его способности так выразительны, что руки в любое время могут обрести подвижность щупальцев. Возможно создание такой среды, в которой люди будут многообразны и легки как рыбы». «И это может быть только в театре, – думал Левитин. – Не смейтесь. Океанское дно – один из интереснейших театров… Я искал законы, способные нарушить нашу повседневную пластику и стать основой новой пластики – театральной. В готовом спектакле зритель этого воображаемого мира не увидит, но чье-то присутствие, какую-то тайну ощутит – тайну рождения спектакля». После сдачи дипломного спектакля своему любимому режиссеру Юрию Петровичу Любимову у Левитина с ним возник сложный разговор: «Ну что с того, что вы – режиссер? Мой вам совет – научитесь слушать старших», – говорил Любимов Левитину, который понял: «Спектакль переделывали не потому, что хотели мне зла, а потому, что он не был похож на другие спектакли театра. Я жил и живу в театре счастливо. Преображенной жизнью. Я учусь ее создавать, и первую возможность этого мне подарил Театр на Таганке».

Левитин, не отрицая общепринятых законов театра, искал новый чувственный узел – актера и пространства. Как передать актерам свое ощущение пространства? Надо не поместить их в это пространство, а пространство спроецировать в них. Они его в себе носят. Сценическое пространство чутко к присутствию в нем людей. И поэтому каждое движение персонажа носит характер пространственно-психологического пространства.