Читать «Том 22. Жизнь Клима Самгина. Часть 4» онлайн - страница 235

— Кофе дайте мне, кофе, — попросил Самгин, искоса поглядывая на окно, стирая платком пот с лица и шеи.

За большим столом военные и штатские люди, мужчины и женщины, стоя, с бокалами в руках, запели «Боже, царя храни» отчаянно громко и оглушая друг друга, должно быть, не слыша, что поют неверно, фальшиво. Неистовое пение оборвалось на словах «сильной державы» — кто-то пронзительно закричал:

— Как вы смеете сомневаться в силе императорской армии?

— Следует занавешивать окна, — сказал Самгин, когда старик подал ему кофе.

— Занавеси взяли для госпиталя. А конечно, следует. Солдатам водки не дают, а офицера, извольте видеть… Ведь не одним шампанским питаются, употребляют напитки и покрепче…

Самгин искоса посматривал на окно. Солдат на перроне меньше, но человека три стояло вплоть к стеклам, теперь их неясные, расплывшиеся лица неподвижны, но все-таки сохраняют что-то жуткое от безмолвного смеха, только что искажавшего их.

«Собраны защищать отечество, — думал Самгин. — Как они представляют себе отечество?»

Этот интересный вопрос тотчас же и с небывалой остротой встал пред ним, обращаясь к нему, и Клим Иванович торопливо нашел ответ:

«Представление отечество недоступно человеку массы. <Мы — не русские, мы — самарские». Отечество — это понятие интеллектуальной силы. Если нет знания истории отечества, оно — не существует».

Людей в ресторане становилось все меньше, исчезали одна за другой женщины, но шум возрастал. Он сосредоточивался в отдаленном от Самгина углу, где собрались солидные штатские люди, три офицера и высокий, лысый человек в форме интенданта, с сигарой в зубах и с крестообразной черной наклейкой на левой щеке.

— Учиться нам следовало бы, учиться, а не драться, — гулким басом говорил он. — Драться мы умеем только с турками, да и тех не дают нам бить…

— Бисмарк сказал…

— И — помер.

— И все мы помрем…

«История — результат культурной деятельности интеллигенции. Конечно — так. Учение о роли классов в истории? Это — одна из бесплодных попыток теоретического объяснения социальных противоречий. Не буржуа, не пролетарии пишут историю, а некто третий».

«Некто в сером?» — неуместно подсказала память. Он смотрел в маленький черный кружок кофе, ограниченный краями чашки, и все более торопливо пытался погасить вопрос, одновременно вылавливая из шума различные фразы.

— Для меня отечество — нечто, без чего я не могу жить полной жизнью.

— Господа! Разрешите напомнить: здесь не место для политических споров, — внушительно крикнул кто-то.

«И для споров с самим собою», — добавил Самгин, механически продолжая спор. «Неверно: в Париже интереснее, приятнее жить, чем в Петербурге…»

— Мы проиграли в Польше потому, что нас предают евреи. Об этом еще не пишут газеты, но об этом уже говорят.

— Газеты в руках евреев…

— Предательство этой расы, лишенной отечества богом, уже установлено, — резко кричал, взвизгивая на высоких нотах, человек с лысой головой в форме куриного яйца, с красным лицом, реденькой серой бородкой.

— Чорт возьми! Но позвольте же: имею я, землевладелец, право говорить об интересах моего хозяйства?