Читать «Том 4. Фома Гордеев. Очерки, рассказы 1899-1900» онлайн - страница 78

Максим Горький

— «Не так, не так…» — забормотал Фома. — Это у тебя от книг… Хоть я и сам тоже чувствую, что не так… Это может и оттого, что еще молоды мы…

— Мне сначала казалось, — не слушая его, говорила Любовь, — что я в книгах всё понимаю…

— Бро-ось ты их! — посоветовал Фома пренебрежительно.

— Ах, полно! Разве это можно бросить? Ты знаешь — сколько разных мыслей на свете! О, господи! И есть такие, что голову жгут… В одной книге сказано, что всё существующее на земле разумно…

— Всё? — спросил Фома.

— Всё! А в другой — напротив.

— Погоди! Разве это не чепуха?

— О чем разговор? — спросил Маякин, являясь в дверях, одетый в длинный сюртук и с какими-то медалями на шее и груди.

— Так… — хмуро сказала Любовь.

— Насчет книг, — добавил Фома.

— Каких книг?

— Да вот она читает… прочитала, что всё на земле — разумно…

— Ну!

— Ну, а я говорю — враки!

— Н-да… — Яков Тарасович задумался, пощипывая бородку и прищурив глаза.

— Это что за книга? — спросил он у дочери, помолчав.

— Маленькая такая… желтая… — неохотно сказала Любовь.

— Ты ее положи-ка на стол мне… Это неспроста тоже сказано — всё на земле разумно! Ишь… догадался какой-то!.. Н-да… это очень даже ловко выражено… И кабы не дураки-то совсем бы это верно было… Но как дураки всегда не на своем месте находятся, — нельзя сказать, что всё на земле разумно… Прощай, Фома! Посидишь, али подвезти?..

— Посижу еще…

Любовь и Фома снова остались вдвоем.

— Какой он у тебя, — кивнув головой вслед крестному, сказал Фома.

— Какой?

— На всё откликается, всё своим словом покрыть хочет…

— Да-а… умный!.. А вот не понимает, как тяжело мне жить… — печально сказала Любовь.

— Я тоже не понимаю… выдумываешь ты много…

— Что я выдумываю? — раздраженно крикнула девушка.

— Да, — всё это… не твои ведь мысли-то— чужие!..

— Чужие… чужие…

Она хотела сказать что-то резкое, но оборвалась и замолчала. Фома смотрел на нее и, поставив рядом с нею Медынскую, грустно подумал:

«Какое всё разное… и люди и женщины… И чувствуешь всегда разное…»

На улице темнело, а в комнате уже было совсем темно. Ветер качал липы. сучья их царапались о стены дома, точно холодно им было и они просились в комнаты…

— Люба! — тихо сказал Фома.

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Знаешь… я ведь поссорился с Медынской-то…

— Из-за чего? — оживляясь, спросила Любовь.

— А — так уж!.. Она обидела меня…

— Ну, это хорошо, что поссорился, — одобрительно сказала девушка, — а то бы она тебя завертела… она — дрянь, кокетка… ух, какие я про нее вещи знаю!

— Совсем она не дрянь, — угрюмо сказал Фома. — И ничего ты не знаешь… Всё вы врете!

— Ну уж, извини!

— Нет… вот что, Люба, — тихо и просительно сказал Фома, — ты не говори мне про нее худо… Я всё знаю… ей-богу! Она сама сказала…

— Са-ама?! — удивленно воскликнула Люба. — Какая… странная! Что же она сказала?..

— Виновата… — с усилием выговорил Фома и криво усмехнулся.

— Только? — в вопросе девушки звучало разочарование; Фома услышал его и с надеждой спросил: