Читать «Мой одесский язык» онлайн - страница 89

Она, кроме ненавистного фортепиано, научила меня играть на гитаре – шести– и семиструнной, мандолине, баяне и аккордеоне. О, не волнуйтесь! Всё, кроме шестиструнной гитары, я благополучно забыла. А гитару в руки не возьму – слишком ярок ужас раздавленных в кровь подушечек пальцев. Мозоли – кровь. Кровь – мозоли. Да, родители купили мне гитару «Орфей», и последний раз я взяла её в руки курсе на первом. В колхозе. Чтобы передать одногруппнику, слабавшему на ней прекрасную песню в три простеньких аккорда.

Но самым главным инструментом был рояль её квартиры. Его я ненавидела чуть меньше своего «Риониша» с безобразно, неподъёмно, невообразимо тугими клавишами.

Кроссовки пришли и, покорившись судьбе, я аккуратно закрываю «Тридцатилетнюю женщину», заложив страницу фантиком от «Театральной».

Мы будем играть Моцарта. «Вариации C-dur». До мажор. Помните? Тема – простенький мотивчик на слова: «Я вам, маменька, скажу, да всю правду опишу! Меня папенька бранит, быть разумной мне велит! А мне нравятся конфеты больше, чем его советы!»

Моцарту хорошо было – он гений. А мне что делать? С каждой последующей вариацией и папенька, и маменька, и, чего греха таить, доченька явно употребляли конфеты с метадоновой начинкой, полировали это всё чаем с кокаином и запивали абсентом. Даже воспоминание об этом сводит мои руки судорогой.

Музыканта из меня не вышло, хотя Надежда Викторовна за руку отвела меня в консерваторию. Приятель её сестры во время очередного московского сезона обнаружил у меня, на мою голову, голос. Но это уже совсем другая история.

Я не играю на рояле поздними вечерами. Пианино «Риониш» пылится на даче у брата в Одессе. Муж предлагал мне перевезти инструмент и был немало удивлен моим отчаянным: «Нет!!!»

Брат уже не такой весёлый, но всё ещё шумный. Он считает – жизнь удалась. И не мне судить. Для кого-то деньги, а для кого-то – маленькая девочка и вариации на закате.

По сей день я прекрасно «читаю с листа». Вещи любой сложности. Я беру своими «глупыми негнущимися» пальцами любые аккорды. Я терпеть не могу, когда мне говорят: «Ну сыграй!»

Но, когда я остаюсь один на один с каким-нибудь клавишным инструментом, когда меня никто не видит и не слышит, я играю «Вариации C-dur» Моцарта.

А ещё я прекрасно знаю музыкальную литературу. У меня хороший вкус к чтению. Я в курсе, как сделать творог из простокваши и как вести себя на приёме у Майи Плисецкой. Спасибо вам, зловещие кроссовки «Адидас», синие с белым. Когда-нибудь там, где все мы пребудем вечно, я сыграю вам, Надежда Викторовна. Но, чур, только один раз! А потом просто поговорим. О жизни, любви, твороге и о том, что не так уж и вредно есть много «стеклянных» конфет.

До сих пор мне иногда снятся вариации на тему одного и того же сна:

Завтра первое сентября, а я не то что не выучила – а даже не разобрала «программу на лето». Во сне мне ровно столько лет, во сколько я вижу этот сон. Но я – восемнадцатилетняя, двадцатилетняя, тридцатилетняя и так далее – знаю, что встреча с неизведанным около инструмента, на котором я должна это неизведанное исполнить, – неизбежна! Я складываю неведомое в синюю папку из спрессованного картона, с тиснёным скрипичным ключом и белыми канатиками-петельками, и когда вприпрыжку несусь, а когда и покорно плетусь на неизбежную встречу с неизведанным. Мне страшно. Ужас мой достигает апогея, когда я откидываю крышку и водружаю раскрытые ноты на подставку – в меня ощеривается незнакомый мне доселе мир, я узнаю лишь отдельные его элементы, но хитросплетения частоколов и валов этого мира – чужды мне. Я на мгновение закрываю глаза, моля о смерти, о небытие… Но небытие не наступает. Не умерев, я подавляю страх моментальным усилием воли и складываю частички хаоса в гармонию, читая с впервые увиденного мною листа. Снова и снова. Снова и снова. Снова и снова… И страх неведомого умирает, уступая место рождающемуся всемогуществу познания.