Читать «Заметки пассажира. 24 вагона с комментариями и рисунками автора» онлайн - страница 10

Этот человек появился вдруг. Он без разрешения присел на краешек нижней полки. На нем была синяя майка и синие наколки. Полный набор: от торчащих из-под майки голов Ленина и Сталина до портрета девушки на плече и змеей вокруг меча. Он закурил вонючую гадость. Его пальцы были другими. В медицине это называется «симптом барабанных палочек», то есть концы пальцев были сильно утолщены. А ногти были в виде «часовых стекол» – это тоже медицинский термин. Два этих симптома – признак букета хронических болезней. Синий сказал, что Извольский играет как дьявол и на дьявола похож. Он попросил его сыграть полонез Огинского. Извольский сыграл. Синий заплакал. Он стал рассказывать, что отсидел в общей сложности лет двадцать. Все, конечно, по глупости, и что сейчас он освободился и едет к маме в Бузулуки. Я запомнил название этого населенного пункта. Уж больно красиво звучит – Бузулуки! Да и сама фраза «к маме в Бузулуки» – хороша! Потом он принес откуда-то бутылку водки. Мы распили ее. Он что-то бормотал, Извольский с Лактионовым что-то играли. Потом все разошлись по своим купе. Исчез и Синий.

Уже под утро поезд вдруг резко остановился. Я слышал спросонок какой-то шум за окном, какие-то крики. Поезд тронулся, и я опять заснул.

Часов в двенадцать дня мы сидели в том же купе и ждали чай. Проводник принес сразу шесть стаканов. Ловко, как только умеют проводники, поставил их на столик.

– Слыхали, вчерашнего-то, ну, этого, что с вами сидел, сняли с поезда. Зажал в тамбуре разносчицу пирожков. Ну, та заорала… проводники его скрутили и сдали милиционерам. Поезд остановили и сдали.

Я спросил проводника:

– А в Бузулуках когда мы останавливаемся?

– Часа через три. А тебе что там?

– Так, ничего, название красивое… – ответил я.

Проводник ушел, прихватив с собой пустую бутылку из-под вчерашней водки. А мы еще долго играли этой фразой «к маме в Бузулуки». Это обозначало для нас мечту, которой не суждено осуществиться.

Вагон 7. Соловецкий роман

Очень хотелось на Соловки.

То ли потому, что это острова, то ли потому, что они в Белом море. А может, потому, что Соловки были окутаны духом диссидентства, а он в 19 лет пьянил. А может… В общем, в 1972 году с большими зелеными рюкзаками мы сели в поезд Москва – Кемь. Кемь, кстати, – это аббревиатура петровских времен. Когда ссылали, накладывали резолюцию – «К Е… Матери», а чтобы звучало как-то помягче, видимо, добавляли мягкий знак на конце. Вот и получилось – КЕМЬ. Впрочем, эти сведения я не проверял.

Нас было четверо: два моих школьных друга, Саша и Юра С., и мой институтский друг Миша. Одним словом, советский художественный фильм. Романтический, любимый «Три плюс два». Только, в отличие от героев фильма, мы ехали не на Черное море, а на Белое, и не на машине, а на поезде, и пока не было никакого арифметического действия. Пока… Попивая, как тогда водилось, какую-то гадость типа портвейна «Три семерки» или «Тринадцатый номер», мы неслись в плацкартном вагоне на русский север. На Соловки, но не в Соловки. Второй вариант означал ссылку, в лагеря. Предлог, а какая большая смысловая разница. Наш выбор был самостоятельным, поэтому – «на».