Читать «Воспоминания об Ильиче» онлайн - страница 75

Относительно цензуры он сообщал, что пойдет на все уступки.

Но все эти уступки Владимир Ильич делал скрепя сердце, это видно из того, что позднее, когда опасение, что книгу не удастся устроить, отошло, договор был составлен, он писал: «Насчет «фидеизма» и проч. соглашаюсь лишь по вынуждению, т. е. при ультимативном требовании издателя» (19 декабря).

Нецензурными находил издатель и многие резкости и ругательства, ставя иногда вопрос чуть ли не ультимативно. Помню дебаты и пререкания с ним в его магазинчике на Никитской улице, дебаты, которые для меня вести было часто тем труднее, что я обычно сама не была сторонницей тех резких выражений, которые мне в качестве поверенной Владимира Ильича приходилось отстаивать. Я высказывала иногда Ильичу свое мнение, что ругательства часто лишь ослабляют, что без них получается сильнее. Писал и он мне как-то из Сибири, что убедился, что в печати все ругательства выходят гораздо резче. Возражал против многих резкостей и Иван Иванович Скворцов-Степанов, мой единственный тогда советчик в Москве, которого под именем «писателя» упоминает в письмах этих лет Владимир Ильич, которому он писал через меня пару раз в эту зиму. Осталось в памяти, что Иван Иванович находил особенно недопустимыми и часто несправедливыми нападки на Базарова и Богданова и настаивал на смягчении их.

Вследствие этого, а также памятуя слова Ильича, что он пойдет на всякие цензурные смягчения, я и писала ему о тех из них, на которых настаивал особенно издатель или которые поддерживал Иван Иванович Скворцов. Но Владимир Ильич лишь с немногими соглашался. «На смягчения по отношению к Базарову и Богданову согласен, — писал Ильич 19 декабря, — по отношению к Юшкевичу и Валентинову — не стоит смягчать… Пуришкевича оставь. Ругательства прочие согласен смягчать, а равно и неприличные выражения»

Следует особо отметить, что Владимир Ильич, посылая добавление к § 1 гл. 4, пишет: «Я считаю крайне важным противопоставить махистам Чернышевского».

Наконец, письма отводят, конечно, много места той части издания, которая была поручена мне и которой Ильич уделял всегда много внимания, — корректуре. Ильич настаивает, чтобы ему посылались корректурные листы не для правки, которую он не предполагал вести из-за границы, а чтобы иметь возможность предупредить хотя бы телеграммой, в случае какого-либо пропуска, какой-нибудь особо грубой ошибки, — на всякий, так сказать, пожарный случай. И он уславливается со мной заранее, как он будет телеграфировать, что будет означать та или другая цифра в телеграмме.

Этого пожарного случая не произошло, к телеграммам прибегать ему не понадобилось. Но, конечно, дело не обошлось без опечаток, список которых он прилагал почти к каждому письму; посылались затем изменения, добавления, вставки. Была тревога из-за несвоевременного получения некоторых листов — не пропали ли они, — оказавшаяся ложной. Были волнующие задержки из-за почтовой забастовки во Франции, по поводу которой Владимир Ильич писал: «Хорошее пролетарское дело здорово мешало в литературных наших делах…» Но в общем Владимир Ильич был доволен корректурой, а если просил меня в нескольких письмах очень убедительно подыскать платного корректора и сдать ему работу, то вследствие болезни матери.