Читать «Воспоминания об Ильиче» онлайн - страница 60

ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ В ССЫЛКЕ (1897 г.)

Вследствие разрешения, выхлопотанного матерью, Владимир Ильич поехал в ссылку на свой счет. Это разрешение дало ему возможность не возвращаться в тюрьму после трех дней, на которые он и его товарищи по делу были выпущены для прощания с родными². (Все товарищи его, отправляемые по этапу, были вновь заарестованы и отправлены в ожидании назначения этапа в пересыльную тюрьму.) Таким образом, Владимир Ильич не только проехал свободно по железной дороге до Красноярска, с остановкой на два (фактически на четыре) дня в Москве, но прожил на свободе в Красноярске почти два месяца. Между тем партия просидела в пересыльной тюрьме в Петербурге с 17 по 20 февраля, в Москве с 21 февраля до 25 марта и в Красноярске с 4 апреля до 5 мая.

В том же номере «Пролетарской революции» за 1924 г. я рассказывала, что Владимир Ильич решил было, чтобы не иметь преимущественного положения перед товарищами и не расставаться с ними, присоединиться к партии в Москве, то есть заарестоваться там и ехать дальше вместе с этапом. Для этого он убедил мать подать прошение в департамент полиции о разрешении ему присоединиться к партии в Москве и ехать до Красноярска на казенный счет, с тем чтобы «дальше, до места ссылки, двигаться опять на свой счет». В № 3-м «Записок Института Ленина» т. Тихомирнов приводит это прошение моей матери от 18 февраля 1897 г., то есть на следующий же день по приезде нашем в Москву.

Помню, что мать подавала его очень против воли: долгое тюремное заключение брата и без того сильно измучило ее тревогой за его здоровье и силы. Естественно, что она боялась для него всякого, хотя и очень кратковременного, возврата в те условия. Кроме того, она чувствовала себя очень неловко, принужденная после усиленных хлопот о разрешении сыну ехать на свой счет просить о противоположном. Как видно из прошения от 18 февраля, она указывает и на состояние здоровья, не позволяющего ей ехать теперь с сыном, как она рассчитывала, и на непредвиденные денежные затруднения, — но все это было, конечно, и не могло не быть, сшито белыми нитками. Вследствие того что срок разрешенного пребывания в Москве истекал на следующий же день по нашем приезде в Москву, 19 февраля, была подана матерью телеграмма в департамент полиции с просьбой разрешить Вл. Ил. по случаю болезни матери остаться при ней еще неделю. Но все эти усиленные ходатайства попали в департамент полиции, как указано в примечании т. Тихомирнова в 3-м № «Записок», в неприсутственные дни масленицы и пролежали без движения до начала занятий. Мы ежедневно ждали ответа из Петербурга, но такового не было.

Между тем два разрешенных дня прошли, и Владимир Ильич отправился в московскую охранку, чтобы узнать, не было ли ответа из департамента полиции туда, а также когда будет отправлена партия из Москвы в Красноярск и когда он сможет присоединиться к ней. Но в охранке на дело посмотрели не так просто. Там Владимиру Ильичу заявили, что срок его пребывания в Москве истек и что он должен выезжать тотчас же к месту ссылки; ждать ответа на прошение и телеграмму не хотели ни в каком случае. Если же он хочет двигаться дальше этапом, то подлежит немедленному зааре-стованию и отправке в пересыльную тюрьму. Поставленный перед такой дилеммой, Владимир Ильич дал подписку о выезде на следующий же день, так как не желал рисковать, садясь на неопределенное время в тюрьму в ожидании прибытия партии и отправки этапа. Вместе с Влад. Ильичем зашел тогда в охранное отделение и мой муж, Марк Тимофеевич Елизаров. Помню, что вопрос в охранке о подписке, о выезде или о немедленном заарестовании был поставлен так остро, что и В. И., и М. Т. были очень довольны, что зашли вместе, ибо иначе все мы, домашние, не знали бы, куда делся Владимир Ильич и что сталось с ним, а это вызвало бы громадную тревогу для матери.