Читать «Голубые шинели» онлайн - страница 4

Да, именно здесь, в Тобольске меня лишила невинности распутная московская комсомолка. Сколько раз потом вспоминал о ней, сколько раз благодарил ее в мыслях, думаю, если где-то и когда-то она согрешила — то ей много зачтется богом за то, что она сделала для меня, ее дар был поистине бесценным. С ней я впервые узнал что такое женщина.

Потом я целую неделю во всех подробностях расписывал своим дружкам это чудесное приключение и с тех пор стал в их глазах непревзойденным секс-кумиром, специалистом по женщинам.

Эта шальная Тамарка разбудила во мне, а заодно — сама того не ведая — и в моих дружках-одногодках самую настоящую похоть, и вот уже всех баб нашей Черной Грязи мы стали рассматривать с точки зрения — можно ли у них урвать кусочек наслаждения или нет.

По вечерам мы собирались на завалинке покурить и обменивались всеми последними новостями. Однажды Петька, мой сосед, заявил что он слышал от дяди Паши тракториста, будто бы Нинка-молочница никому не отказывает — всем мужикам дает.

— Ну и что? — изумился Василий, самый правильный из нас, — подумаешь, кому ее молоко нужно то.

— Какое молоко? — не понял Петька.

— Ну то, которое она дает, — на полном серьезе ответил Василий, — у моей мамки и своя корова доится, на что нам Нинкино молоко!

— Дурья ты башка, она трахать себя дает, понял ты, а он — молоко!

Вся наша компания на завалинке залилась дружным ребячьим жеребцовым хохотом.

— Да ну, — восхитился я, — не может быть.

— Да точно говорю, — подтвердил свою информацию Петька, — говорят, она и пацанам не отказывает.

— А может — попробовать? — спросил я.

Так просто спросил, из озорства. Ну а чего б не покуражиться на завалинке. Но тут все с вниманием посмотрели на меня:

— Ребят, а правда, может она и Тимке даст, он же у нас сексуальный гигант? — задался вопросом Василий.

— А че, — сказал я, — надо попробовать. Как говорил Поручик Ржевский — можно, конечно, и по морде получить, а можно и впендюрить.

Ребята опять заржали. Для чистоты эксперимента было решено что я пойду к Нинке вдвоем с Петькой — он будет как бы свидетелем, что все состоялось, а не то чтобы просто так я натрепал.

В тот же вечер мы с Петькой, вырядившись в чистые рубахи, отправились к Нинке. Я первым постучал в ее потрескавшуюся деревянную дверь.

Нинка открыла сразу, не спрашивая — кто. Увидев нас, радостно охнула.

— Кого я вижу, какие гости! За чем пожаловали, мальчики? — улыбчиво спросила она, как-то зацеписто спросила. С подвохом.

Мы с Петькой переглянулись. Как было сказать — мы пришли вот трахнуть вас, тетя Нина.

Пауза тянулась, а Нинка все стояла, опершись одной рукой о косяк, и усмехалась. Ей тогда не было еще тридцати, она уже не была хрупкой девочкой, но еще и не стала жирной расплывшейся бабой. Все у нее было на месте: сдобные мягкие груди, о которых мы, пацаны, между собой говорили: «Во у Нинки шары!», крутые, зовущие бедра, небольшой мягкий животик. Пахло от нее не потом, как от других теток из нашей деревни, а какими-то незнакомыми духами. Кажется это были модные тогда духи «Не может быть» или наоборот «Быть может», польские, кажется, духи в длинных таких флакончиках, стоили они два рубля 20 копеек, и все наши бабы убивались по ним, доставали их по великому блату у местной продавщицы. И душились из этого флакончика только по праздникам. А эта — поди ж ты — небось, каждый день душится.