Читать «Вокруг Пушкина» онлайн - страница 9

Ирина Михайловна Ободовская

Примерно то же, видимо, можно было бы сказать и о многочис­ленных увлечениях поэта данной поры. Наглядно сказывается это и на только что рассмотренных образцах его любовной лирики. В них не только отсутствует «любовный бред» стихов периода южной ссылки, но нет и того большого и глубоко затаенного в ду­ше чувства, которым дышит посвящение «Полтавы». И это уже связано не только и даже не столько с новой реалистической мане­рой письма, сколько с характером пушкинских эмоций этой поры: поэт влюбляется «до ноября», «привлюбляется», «думает, что влюблен» то в одну красавицу, то в другую, но в душе его, как «святыня», живет героический образ той, кому посвящена «Полта­ва», — поехавшей за мужем-декабристом в Сибирь Марии Никола­евны Волконской. Это подтверждает написанное в самый разгар увлечения Олениной стихотворение «Не пой, красавица, при мне...». Оленина, бравшая уроки у Михаила Глинки, напевала грузинскую мелодию, которую привез Грибоедов. И вот в его созна­нии встает совсем иной образ. «Песни Грузии печальной» напоми­нают ему «другую жизнь и берег дальний»: «И степь, и ночь — и при луне // Черты далекой, бедной девы». Эти стихи датированы 12 июня 1828 г. Посвящение «Полтавы» написано месяца четыре спустя. Но несомненно, что степь, «берег дальний», образы кото­рых навевает грузинская мелодия, связаны с кавказско-крымскими воспоминаниями поэта, а «призрак милый, роковой» «далекой, бедной девы» — это та, о ком в посвящении говорится как об его единственной и безответной, «непризнанной» ею любви.

Месяца через полтора-два после этих строк в личной жизни Пушкина произошло важное событие, давшее ему наконец то, о чем он все годы после возвращения из ссылки страстно и горест­но мечтал. 9 января 1829 г. Вяземский писал жене: «Пушкин на днях уехал... Он что-то во все время был не совсем по себе. Не умею объяснить, ни угадать, что с ним было или чего не было...» Заключает Вяземский тем, что он «всё не узнавал прежнего Пуш­кина».