Читать «Эстетика самоубийства» онлайн - страница 53

Поскольку данная глава посвящена эстетике именно способа самоубийства, можно было бы достаточно подробно говорить и об эстетике вида самоубийства и об эстетике средства самоубийства. Можно повеситься и на бельевой веревке, а можно на специальным образом сплетенном шелковом шнурке, который в великолепной шкатулке вручает посланец турецкого паши, которого по каким-то причинам перестал устраивать его приближенный. Можно при желании утопиться и в отхожем месте (полицейские сведения по Петербургу начала века сообщают о семи случаях покушения на самоубийство детей восьми-четырнадцати лет, бросившихся в люк отхожего места), а можно сделать это в красивом, живописном месте (В. М. Бехтерев во время доклада на тему «О причинах самоубийства и возможностях борьбы с ними» в 1911 году рассказывал, что встречаются целые эпидемии самоубийств в условиях красивой поэтической обстановки — Иматра, Лизин пруд и т. д.).

Говоря об эстетике средств самоубийства, можно вспомнить и римского императора Элагабала, который, когда возымел намерение покончить с собой, то захотел сделать это самым изысканным образом, так, чтобы не посрамить всей своей жизни. Он велел возвести роскошную башню, низ и фасад которой были облицованы деревом, изукрашенным драгоценными камнями и золотом, чтобы броситься с нее на землю; он заставил изготовить веревки из золотых нитей и алого шелка, чтобы удавиться; он велел выковать золотой меч, чтобы заколоться; он хранил в сосудах из топаза и изумруда различные яды, чтобы отравиться. И все это он держал наготове, дабы, когда пожелает, выбрать один из названных способов самоубийства.

А вот обратный и не менее замечательный пример, римский философ и политический деятель Сенека в «Письмах к Луцилию» пишет: «Не только великие взламывали затворы человеческого рабства. Люди низшего разряда в неодолимом порыве убегали от всех бед и, когда нельзя было умереть без затруднений, не выбрать орудие смерти по своему разумению, хватали то, что под рукою, своей силой превращая в оружие предметы, по природе безобидные». Далее Сенека говорит об одном германском рабе, которого готовили для боя со зверями во время утреннего представления и который перед этим отошел, чтобы опорожниться, так как ему больше негде было спрятаться от стражи. Там лежала палочка с губкой для подтирки срамных мест; ее-то он и засунул себе в глотку, силой перегородив дыхание, и от этого испустил дух.

«Но ведь это оскорбление смерти! До чего грязно, до чего непристойно!» — восклицает Сенека и тут же сам себя опровергает: «Но есть ли что глупее, чем привередливость в выборе смерти? Вот мужественный человек, достойный того, чтобы судьба дала ему выбор! Как храбро пустил бы он в ход клинок! Как отважно бросился бы он в пучину моря или под обрыв утеса! Но лишенный всего, он нашел и должный способ смерти и орудие…».

«У кого в руках довольно орудий, чтобы освободить себя, тот пусть выбирает, — пишет далее Сенека Луцилию. — Кому не представится случая, тот пусть хватается за ближайшее как за лучшее, хотя бы оно было и новым и неслыханным». И в подтверждение своих слов приводит пример другого бойца, которого под стражей везли на утреннее представление и который, словно клюя носом в дремоте, опустил голову так низко, что она попала между спиц, и сидел на своей скамье, пока поворот колеса не сломал ему шею.