Читать «Портрет А» онлайн - страница 71
Анри Мишо
Что приснилось Мур
…Путешествуя, как это бывает во сне, она попадает в одно негритянское племя.
В этом племени обычай требует, чтобы сына вождя кормили грудью его мать и кормилица. Но у кормилицы оставляют только одну грудь. Другую отсекают, и на ее месте остается плоская поверхность, как у мужчины (если не считать желвака от шрама).
Путешественница, видя такое, удивляется.
А вождь ей:
«Вы замечали, конечно, это ведь все замечали, что когда ребенок сосет грудь, он без конца трогает и гладит вторую. Так у них лучше получается.
И мы отрезаем кормилице одну грудь, чтобы ребенок быстрее заговорил. И правда, отсутствие груди так его удивляет, что ему тут же удается произнести первое слово, чтобы узнать у окружающих, в чем дело.
И первое слово, которое он произносит, всегда — „абрикос“».
Воскресный день в деревне
Баретки с баритонами двинулись по благолепной дорожке.
Мардины с потамонами резвились в полях.
Выщерица, черепуга и старая медужная зарыбина-парикариделла спешили в город.
Бегегушки весело болтали с чувырлицами.
Подкатываясь то к одной компании, то к другой, Бахваловень Великолепный из семейства болванообразных встретил Заниковетку. Заниковетка улыбнулась ему, но потом смущенно потупилась.
Увы, парикариделла все мигом заметила.
Эй, Заниковетка! — закричала она.
Заниковетка испугалась и убежала.
Престарелое солнце в окружении облаков медленно пряталось за горизонт.
Чувствовался несильный, но стойкий аромат летнего вечера — он станет потом неуловимой частью воспоминаний.
Вдалеке слышались взрыды и упадания моря — за несколько мгновений они ощутимо усилились. Все пчелы уже вернулись домой. Осталось лишь несколько лисовидных комариков.
Молодежь, самая несерьезная публика в деревне, и та повернула к своим домишкам.
Деревня торчала на бугре как еще один бугорок — повыше. Густобалочная, соломистая, из множества посверкивающих зубчатых крыш, она расколола синеву — стопарусный и многопалубный блескуче-трескучий кораблик!
Разошедшаяся парикариделла и пара злобойких морщещёких старушек-трескушечниц, осклабленных на весь свет, подстерегали опозданцев.
Будущее обещало всхлипы и слезы. Должно быть, их прольет Заниковетка.
Между центром и нигде
Дело было на заре выздоровления, может быть, моего — как знать? Как знать? Туман! Туман! И уязвимость, уязвимость во всем — это про нас…
«Подлые докторишки, — говорил я себе, — вы из меня выжимаете личность, а я ведь ее растил».
Дело было на пороге протяженной тоски. Осень! Осень! Усталость! Я ждал перед надписью «тошнота», я ждал, я различал вдалеке мой растянувшийся караван, который мучительно брел ко мне, застревал, увязал — пески! Пески!
Дело шло к закату, к закату тоски, закат одолевает — волоком, неумолимо. «Журавли, — говорил я себе мечтательно, — журавли, они радуются, разглядев вдалеке маяки…»
Дело было к финалу сраженья конечностей. В этот раз, — говорил я себе, — я пройду, мне мешала гордыня, но в этот раз я пройду, я уже… Невероятно просто! Как же я раньше не догадался?.. Цыпленок без затей вылупляется как новенький из беспомощной скорлупы…