Читать «Портрет А» онлайн - страница 55

* * *

Китайская поэзия — вещь настолько тонкая, что не имеет ничего общего с идеями (в европейском смысле слова).

Китайское стихотворение не переводится. Ни в китайской живописи, ни в поэзии, ни в театре нет той жаркой и грубой тяги к наслаждению, какую встречаешь у европейцев. Китайское стихотворение обрисовывает нечто, и черты, подмеченные в этом наброске, — даже не самые важные, в них нет навязчивой несомненности — они ее избегают, это даже не намек, как часто говорят, — скорее, по ним можно домыслить пейзаж и его атмосферу.

Например, Ли Бо говорит внешне простые вещи, скажем, вот такую (а это треть стихотворения):

Синеет вода, и луна по осени светит ясно. Срываем белые лилии в Южном озере. Они, кажется, так и дышат любовью. Наполняя грустью сердце сидящего в лодке.

Нужно сразу сказать, что глаз художника — настолько распространенная в Китае черта, что читатель без всяких дополнений видит эту картину, радуется ей и с легкостью может изобразить вам ее, взяв в руки кисть. Вот один старинный пример такой легкости.

Веке примерно в XIV, не помню при каком императоре, китайская полиция велела своим инспекторам украдкой набрасывать портрет каждого иностранца, въезжавшего в Китай. И хоть через десять лет после того, как полицейский видел всего лишь ваш портрет, — он все равно вас узнавал. Больше того, если совершалось преступление, а убийца скрывался, всякий раз находился кто-нибудь, бывший поблизости, кто мог — по памяти! — нарисовать его портрет, который тут же размножали и рассылали по главным дорогам империи. Преступник, которого повсюду ждали его портреты, был вынужден явиться к судье с повинной.

При всей способности китайцев к художественному видению, французский или английский перевод этого стихотворения не вызвал бы у них большого интереса.

В самом деле, что мы видим во французском варианте этих четырех строчек Ли Бо? Просто зарисовка.

А в китайском варианте их добрых три десятка: тут и базар, и кино, и огромная картина. Каждое слово — отдельный пейзаж, совокупность знаков, из которых даже в самом коротком стихотворении складывается бесконечный набор ассоциаций. Китайское стихотворение всегда кажется затянутым, оно все шерстится и щекочет множеством сравнений.

В образе синевы содержится намек на рубку дров и знак воды, не считая к тому же и шелка (сведения взяты из «Spirit of Chinese Poetry» V. W. W. S. Purcell). В слове «ясно» — одновременно и луна, и солнце. В слове «осень» — огонь, пшеница, и т. п.

Так и выходит, что из трех строф рождается целый поток изысканных сопоставлений, и читатель совершенно очарован.

Это очарование — следствие равновесия и гармонии, то есть того состояния, которое китайцу дороже всего на свете и которое для него — сродни райскому блаженству.

Это состояние, непохожее на восторженный душевный покой индусов даже больше, чем на европейскую нервозную активность, не встречается ни у кого, кроме желтокожих народов.