Читать «Портрет А» онлайн - страница 51

Никаких величественных поз, сопутствующих созерцанию. Одни держат на руках по два-три ребенка или играют с ними. Другие от души почесывают себе бока или уже занесли ногу, словно торопятся прочь, не терпится им пройтись, и почти у всех лица хитрющие, как у следователей, экзаменаторов или аббатов XVIII века, некоторые явно посмеиваются над простодушными, а кроме того, вид у большей части этих Будд небрежный и уклончивый. «Ах, понимаете ли, у нас так принято…»

И тут не знаешь, помереть ли со смеху, разозлиться, расплакаться или просто сделать вывод, что жизнестойкое и уравнивающее всех человеческое убожество — сильней индивидуальности святого или полубога.

В храме китайцы чувствуют себя абсолютно свободно. Они курят, разговаривают, смеются. По обеим сторонам алтаря предсказатели судьбы читают будущее по отпечатанным заранее карточкам. Встряхивают для вас в коробке крохотные рулончики, и какой-нибудь из них всегда выступает чуть дальше других, вы его и вытягиваете. На нем номер. Вам находят тот листок с предсказанием, который соответствует этому номеру, и читают… остается только поверить на слово.

* * *

Немногие европейцы любят китайскую музыку. А между тем Конфуций, который не был склонен к преувеличениям, несмотря на это, так вдохновился одной мелодией, что в течение трех дней не мог есть.

У меня нрав более умеренный, но я скажу, что если не считать некоторых бенгальских мелодий, меня трогает сильнее всего именно китайская музыка. Она меня умиляет. Европейцам в первую очередь мешает шумный оркестр, который подчеркивает и прерывает мелодию. Это очень по-китайски. Вроде их любви к петардам и вспышкам. К этому нужно привыкнуть. Между прочим, забавная вещь: несмотря на весь этот невероятный шум, китайская музыка — крайне мирная, не сонная, не замедленная, но все равно мирная, в ней нет воинственности, принуждения, командирского настроя, нет даже страдания — только ласка.

Сколько в ее звучании доброты, расположения, общительности. Никакого бахвальства, идиотизма и восторженности, только человечность и добродушие, детскость и народность, веселье и дух «семейного праздника».

(Кстати, китайцы говорят, что европейская музыка — монотонная. «Всюду одни марши», — считают они. И ведь действительно, белая раса столько марширует и трубит.)

И как есть люди, которым достаточно открыть томик некоего писателя, и они ударяются в слезы, сами не зная почему, так и я, когда слышу китайскую мелодию, чувствую, как освобождаюсь от своих ошибок и скверных поползновений, которые у меня были, и от лишнего груза, который ложится на меня с каждым новым днем.

Но есть и еще чарующая вещь, которая хоть и не сильнее музыки, но, возможно, неизменнее — это звучание китайского языка.

В сравнении с китайским другие языки занудны, отягощены тысячами смешных черт и такими однообразными хохмами, что обхохочешься, это языки для вояк. Только для них и годятся.

Китайский язык — не такой, как другие, он не подчиняется толчкам и повелениям синтаксиса. Слова в нем порождаются без жесткой схемы, без единых правил, расчета и избыточности, в них нет нагромождения звучных слогов, и этимология тут ни при чем. Слова в китайском — односложные, и этот единственный слог звучит неопределенно. Китайская фраза напоминает негромкие восклицания. В слове не больше трех букв. Часто согласная «n» или «g» их приглушает и сопровождает, словно удар гонга.