Читать «Миколка-паровоз (сборник)» онлайн - страница 15
Михаил Тихонович Лыньков
И только отец Миколкин часто посмеивался:
— А неплохо все же вышло! Если б дед с Миколкой не гонялись за охотничьим счастьем, не отведали б мы курятинки…
Дед Астап и Миколка при этом предпочитали помалкивать, дабы не бередить сердечную рану матери и не накликать на себя ее гнев.
А сколько неприятностей было у Миколки йз-за бога! Никак не мог взять в толк Миколка, что это за личность такая таинственная и почему боятся бога люди; мать и та боится. И даже дед, — уж на что храбрый вояка! — когда приставал к нему Миколка с расспросами насчет боженьки, отмахивался и шепотом говорил:
— Отцепись ты, внучек, с этим своим богом! Что я, ученый, что ли? Откуда мне знать, что это за создание… Коли мать велит молиться, так ты возьми да помолись, язык ведь у тебя не отсохнет. А будешь упрямиться, мать тебе же шею и намылит…
«Шею мылить» Миколкина мать умела. Только успеет он с постели подняться, мать уж тут как тут:
— А ну-ка, становись «Отче наш» читать! Повторяй вслед за мною: «Отче наш, иже еси на небеси…»
Стоит Миколка, на икону глядит, у матери спрашивает:
— А что такое — «иже еси на небеси»?
Мать от неожиданности не сразу находит, что ему ответить. Да и сама она не очень-то знает, что такое «еси». Неуверенно говорит:
— Ну, это — «еси»… Видишь ли, мы едим, скажем, хлеб и отче наш — бог, он ведь тоже, должно быть, ест. Потому дальше и говорится про хлеб насущный…
А дед в сторонке прислушивается к речам Миколкиной матери, а потом вдруг не вытерпит да в бороду себе: «Хе-хе-хе…»
Как глянет на него Миколкина мать, дед сразу же — как шелковый, сидит и не шелохнется. А мать дальше подсказывает:
— «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»
Тут опять Миколка спрашивает:
— А почему только насущный, а что как мне, скажем, пирога хочется, или баранок?
И опять не стерпит дед, подскажет: «С маком», и сам скорехонько за дверь подается, завидя, что Миколкина мать косится на кочергу возле печки.
А Миколка не унимается:
— А бог «заячий хлеб» любит?
Вместо ответа к Миколкиному уху тянутся скорые руки матери, и ухо вдруг начинает гореть и вспыхивает, как тот семафор за стрелками. А мать приговаривает:
— Вот тебе за «заячий хлеб»! А это тебе за упрямство твое перед богом. А это вот еще… Безбожник ты этакий!.. Начинай теперь «Богородицу»!
Насупится Миколка и — ни звука больше.
— Кому говорю: повторяй за мной «Богородицу»! Ну — «богородица дева, радуйся, благодатная…»
— Очень бы она порадовалась, твоя благодатная, когда б ее вот так за ухо потаскали!.. — бормочет под нос Миколка.
— Ты что это за околесицу несешь, неслух! — сердится мать. — Ну, начинай за мной…
Не буду я начинать!
— Начинай, без всяких разговоров!
— Не буду, — упрямо стоит на своем Миколка и поглядывает искоса, как мать развязывает фартук и подается к двери, чтобы отрезать ему все пути к отступлению.
Вот развязывается последний узел на фартуке и угроза порки неотвратимо нависает над Миколкой. Тогда он стремглав бросается под топчан, нагоняя страх на спящего там кота. Кот стрелой летит к двери, едва не сбивая с ног Миколкину мать.
