Читать «Летний домик, позже» онлайн - страница 23

Соня ни о чем не говорила. Я и теперь ничего не знаю о ее семье, о ее детстве, в каком городе она родилась, о ее друзьях. Я не имею ни малейшего понятия, на какие деньги она жила, зарабатывала ли она сама, или была у кого-то на содержании, хотела ли она приобрести специальность, к чему она стремилась и все в таком роде. Единственный человек, о котором она иногда говорила, была маленькая рыжая женщина, которую я видел на празднике; больше она ни о ком не говорила, мужчины вообще не упоминались, хотя я уверен, что их было немало.

В эти ночи говорил я. Я говорил как будто с самим собой, а Соня слушала, а часто мы просто молчали, и это тоже было хорошо. Мне нравилось, что ее приводят в восторг такие вещи, как первый снег, пластинки с органными концертами Баха, турецкий кофе после еды, поездки на метро в шесть утра, подглядывание в чужие окна ночью в моем дворе. Она крала у меня всякие мелочи из кухни, орехи, мел, самокрутки и хранила их в карманах своего пальто, как амулеты. Почти каждый вечер она приносила книги, оставляла их на моем столе, просила меня их прочесть, но я их никогда не читал и не хотел их с ней обсуждать. Когда она засыпала сидя, я давал ей поспать пятнадцать минут, а потом будил, тактично, как школьный учитель. Я одевался, и мы выходили из дому, Соня держала меня под руку и оглядывалась на наши следы, единственные во дворе, покрытом свежим снегом.

Мы переходили из одного ночного бара в другой, пили виски и водку, и иногда Соня отходила от меня, садилась в другом конце бара и делала вид, что она со мной незнакома, — пока я, рассмеявшись, не звал ее. С ней все время заговаривали мужчины, но она не отвечала, а с гордым видом возвращалась ко мне. Мне это было совершенно безразлично. Ее странная привлекательность льстила мне, я наблюдал за ней почти с интересом естествоиспытателя. Иногда мне хотелось, чтобы она наконец исчезла вместе с кем-нибудь из этих поклонников. Она, однако, оставалась со мной, пока улица не начинала светлеть. Тогда мы покидали бар, я приводил ее на остановку и ждал, пока придет автобус. Она садилась в автобус, подрагивающая, грустная, я кивал ей головой и уходил, снова погруженный в мысли о своих картинах.

Теперь я думаю, что в те ночи я был по-настоящему счастлив. Я знаю, что с прошлым всегда так, все кажется умиротворенным. Может быть, эти ночи были просто холодными и, хотя эти слова звучат цинично — у меня было чем себя развлечь. Но сейчас они мне кажутся такими важными и безвозвратно потерянными, что болит душа.

Верена в это время путешествовала, она была в Греции, в Испании, в Марокко, она слала мне открытки с пальмами и пляжами, арабами на верблюдах, иногда она мне звонила. Если у меня в это время была Соня, она вставала и выходила из комнаты и возвращалась только, когда я создавал какой-нибудь шум, например, двигал стулом, давая понять, что разговор окончен. Верена кричала в трубку, связь чаще всего была плохая, шум моря и ветер врывались в разговор, или так казалось, и это оправдывало мою неразговорчивость. Я не забывал о Верене. Я думал о ней, я посылал письма и фотографии на ее гамбургский адрес, я радовался ее звонкам. Соня ко всему этому не имела никакого отношения, если бы кто-нибудь спросил меня, влюблен ли я в нее, я бы очень удивился и уверенно ответил бы — нет. Верена, тем не менее, говорила, что чувствует какие-то перемены, она кричала в трубку, что мне больше не о чем с ней говорить, она хотела знать, как часто я ей изменяю. Я смеялся в ответ, она вешала трубку.