Читать «Семь ангелов» онлайн
Николай Усков
Николай Усков
Семь ангелов
Пролог
Cмерть пришла неожиданно. Не так, как он себе представлял. Кардинал Хуго де Бофор получил записку, которая сообщала, что он сейчас умрет. Хуго прочел ее, поморщился и спрятал в молитвенник. «Интересно, сколько мне осталось? – де Бофор облизал пересохшие губы. Его действительно весь день мутило. – А вот и объяснение… Яд».
Портшез, в котором несли князя церкви, тряхнуло. Он услышал голос своего капитана: «Смотри, куда прешь, пес!» – закованный в броню человек влепил тяжелой плетью по спине оборванца, посмевшего перебежать дорогу. От удара тот подпрыгнул и, ссутулясь, засеменил прочь. Сильный ветер, пришедший с Севенн, трепал стяги, прикрепленные к бокам портшеза. На красном сукне золотом была вышита кардинальская шляпа. Она венчала рыцарский щит с шестью розами.
– Дорогу его светлости кардиналу Хуго де Бофору! – грозно провозгласил капитан.
Люди испуганно жались к домам, снимая шляпы и кланяясь скрытой в портшезе его светлости. От всей светлости была видна только правая рука, которой Хуго де Бофор держался за дверцу, чтобы смягчить тряску. Руку обтягивала белая перчатка тонкой телячьей кожи, на пальцах сверкали массивные кольца – золотая печатка и два перстня с рубином и изумрудом необыкновенной величины. Князь церкви поежился и плотнее завернулся в свою лиловую мантию, подбитую горностаем. С кардинальским пурпуром он расстался по причине траура. Накануне ночью умер папа Климент VI, и отныне кардиналам не полагалось носить красного в течение девяти дней прощания.
Молодое лицо Хуго – ему шел двадцать седьмой год – не отличалось красотой, теперь же брезгливой гримасой оно напоминало одну из химер, пугавших народ с церкви святого Дидье. «Это мой последний день, быть может, час, – прошептал кардинал. – Конечно, я же оставил бумаги на столе. Как я мог быть таким беспечным… Хорошо хоть днем все спрятал. Эта тайна должна умереть со мной… Надо успеть… – Что именно хотел успеть де Бофор, осталось загадкой. Снизу, из разбухшего желудка, подступила тяжесть. Кардиналу сдавило грудь. Он почти не мог дышать. Мысли путались.
– Ваша светлость, – торжественно провозгласил капитан, распахивая дверцу портшеза, и вдруг осекся. – Прибыли… – Это слово закованный в броню молодец произнес тихо и растерянно. В глубине кибитки полулежал совершенно серый человек. На лбу блестели капли испарины, на губах выступила белая пена.
– Пресвятая Богородица! – испугался капитан. – Эй, Мордехай, сюда! Его светлости нездоровится. – Толпа окружила портшез, через плотный кордон спин с трудом и ругательствами протиснулся личный лекарь кардинала – жалкий еврей в черной хламиде. Хуго де Бофор еще дышал. Он, казалось, собрал последние силы только для того, чтобы всучить еврею молитвенник. Затем попытался что-то сказать, но губы уже не слушались его. Кардинал дернулся и обмяк. Мордехай пощупал запястье, затем оттянул веко хозяина и сухо сообщил:
– Мертв.
Барвиха
Черное небо всполыхнуло молниями, застоявшийся воздух дрогнул от раската грома. Откуда-то налетел ветер и мгновенно сдул предгрозовую духоту, тяжелые редкие капли упали на голову Алехина. Он оторвался от розовых губ девушки. Ее веснушчатое лицо разрумянилось, взмокшая прядь темно-русых волос прилипла ко лбу. Ровные ряды белых зубов искрились в полумраке. Алехин уловил жаркое, молочное на вкус дыхание. Ее медовые глаза были широко распахнуты и выглядели глупыми. То ли от страха, то ли от удивления. «Я хочу тебя», – его рука забралась под короткую юбочку, он стянул микроскопические трусики, подсадил ее на садовый стол и вошел, не раздеваясь. Было неудобно – мешали штаны, – но зато получилось как в кино, которое предназначено для семейных пар, скучающих на своих ортопедических матрацах с неуместным названием «Сенатор». Сам Алехин давно предпочитал заниматься сексом в комфортабельных условиях, хотя бы и на ортопедических матрацах, но знал, что на неискушенную девушку такие мгновения произведут неизгладимое впечатление. Лиза выросла после окончательного решения квартирного вопроса и, очевидно, не занималась любовью по ночным скверам, как это делал Алехин в своей советской юности.
