Читать «Людвиг» онлайн - страница 2

Малыш на лужке, удачно брыкнув ногой, попал по мячу и захохотал от радости.

За деревьями на реке косые белые паруса яхт скользят неслышно, как облака.

— Утро сегодня какое-то детское? Похоже, как будто все взрослые ушли и вот оставили все это… им играть, правда?

— Может быть… Может быть, так и есть? — неуверенно, в уме прикидывая ее слова и так и эдак, кивает гость.

Хозяйка со странной, несмелой полуулыбкой опять внимательно разглядывает его лицо, чуть искоса следит, как он аккуратно закуривает.

— Кто бы мог это подумать?

Вынув изо рта сигарету, он, помолчав, точно проверив ее слова, наклонив голову, подтверждает:

— Да, кто бы мог подумать… тогда?

…Ко всему, оказывается, может привыкнуть человек, разве кроме самой смерти. А к постоянному страху ее привыкнуть можно. Утром идешь, покачивая пустыми ведрами, за водой к роднику, на полдороге от дома к опушке леса, потому что колонки далеко, ближе к центру городка, и вода там красноватая, железистая, а в роднике чистая; и вот идешь, а навстречу тебе шагают двое патрульных солдат с автоматами или полицаи. Они на тебя смотрят, а ты стараешься не глядеть и не отворачиваться стараешься, а сама думаешь: а вдруг к ручью с ведрами уже нельзя? А может быть, где-нибудь на площади вывешен новый приказ комендатуры, и вот сию минуту приподнимется ствол вот именно этого автомата, и в тебя вот сейчас ударит пуля, и всей холодеющей кожей лица, груди, живота ждешь, предчувствуешь, угадываешь, куда она ударит.

Покачивая ведрами, ступаешь, как во сне, чужими ногами идешь, проходишь, и теперь холодеет спина в ожидании — беззащитная спина.

Но вот оказывается, сегодня к ручью ходить еще можно, и у тебя медленно теплеет кожа, ты замечаешь, что вдруг тебя отпустило, ты вздохнула, стала опять дышать.

И с полными ведрами возвращаешься в дом и думаешь: значит, не сегодня; доживем до ночи, может быть, и ночь проживем до завтра, а завтра ты опять проходишь мимо автоматов и на улице встречаешься с людьми, которые еле волочат тяжелые ноги в разбитых, рваных сапогах, окруженные сытыми конвоирами все с теми же автоматами наизготовку. Они проходят через городок по главной улице и медленно уходят за поворот шоссе, куда-то за пригорок, мимо палисадников, где шумят, суетятся скворцы. И собаки не лают на проходящую колонну, потому что дети, хватая их в охапку, тащат и прячут в комнатах или женщины уволакивают за шиворот, чтоб не залаяли и их не пристрелили, а на вымершей улице прохожие не смеют обернуться, и сквозь щели занавесок чьи-то глаза жадно смотрят, надеясь и ужасаясь узнать кого-нибудь своего.

Живешь только надеждой. Надеждой пережить день и ночь, дожить до утра. Прожила неделю — опять надежда протянуть еще неделю, месяц до весны, дотянуть до лета, а летом надежда, что наконец все изменится, ход войны, уже сломавшийся под Сталинградом, сломится еще раз, уже совсем, и, может, ты сама до этого доживешь.

Дом двухэтажный, на отшибе, с краю старого городка. От каменного крыльца из прихожей — лестница наверх, делит его на две неравные части — комнаты с угловыми окнами, балконом, приличной мебелью и кухня с комнатой для прислуги, со своим черным выходом на задний двор.